Глава 1.

Не что не может быть чудесней,
Волшебной песни,
Что звучит тогда,
Когда два сердца бьются вместе,
Вместе и навсегда!
(Песня)

Она шла по ночному Парижу, и мысли роем кружились в ее хорошенькой головке.
Кругом была ночь, темнота, тишина. Ни из одного окошка не пробивались лучи света. Улицы, по которым она шла, становились все уже и грязнее. Но это ее не волновало. Она сама не замечала, как пробиралась все дальше и дальше по лабиринтам грязных парижских улиц, заводивших ее все дальше и дальше от центра города.
"Что делать? Сейчас идет 15 век. Сегодня 8 января 1482 года. О боже! Я совсем одна! Ах, я больше не хочу быть той примерной девчушкой, маленькой доченькой! Я хочу танцевать на улице, быть цыганкой! А что. Это хорошая идея, тем более что идти мне некуда, назад дороги нет! И надо сменить имя …
Белла - что за имя - просто прозвище для собачки королевы! Да какое же мне имя выбрать! Сейла! Замечательно, кажется, так звали какую-то уличную цыганку! ну, я думаю, она не обидится!"
-Что это! - вырвалось у нее, - Фу, какая гадость! Где я? Это же " Двор чудес", так вот где я! - Только такие мысли могли возникнуть, если ты находишься на краю "площади" на которой кишил народ, как муравьи.
Обширная площадь неправильной формы была плохо вымощена, как и все парижские площади в то время. Тут и там на ней горели костры, вокруг которых теснились странные группы. Со всех сторон доносился грубый смех, плач детей и голоса женщин. Иногда мимо костра, бросавшего на землю колеблющийся отблеск, пересеченный длинными смутными тенями, мелькала собака, похожая на человека, или человек, похожий на собаку. Мужчины, женщины, животные, возраст, пол, здоровье, болезни - все смешалось тут. Каждый принимал здесь участие во всем.
- Эсмеральда,… Эсмеральда! -послышались кругом возгласы.
- Эсмеральда, что ты тут делаешь? - спросил подошедший к ней человек.
- Извините, метр! Но я не Эсмеральда! А вы собственно кто?
- Мадмуазель, вам стыдно задавать такой вопрос! Я -Клопен Труйльфу - и я здесь главный! Я король цыган и всего королевства Арго! А вот кто вы, и что вы здесь делаете, мне очень хотелось бы знать! Ну, что ты можешь сказать в свое оправдание?
- Меня зовут Сейла! Я очень хочу вступить в ваше братство, танцевать на улицах - быть цыганкой! - Вдохновенно выпалили девушка.
- Ловко сказано, мадмуазель Сейла! Я вижу, что для цыганки вы слишком хорошо одеты! И потом, с чего вы взяли, что мы вас возьмем в свое королевство…да, там более танцевать на улицах! Это работа красавицы Эсмеральды! А вот вас мы сейчас повесим!
- Мсье Клопен! Мне уже все равно! Идти мне все равно некуда! Я вас очень прошу! И ради того чтобы остаться здесь, я готова на любые испытания! Ну, уж если вам так угодно, то, вешаете!
- Я то не против только просить ты должна не у меня, а у нашей висельницы ! Она то и расскажет и покажет, на что ты способна! Нам двух Эсмеральд не нужно! Сюда нашего друга Виктора, может быть, сегодня у него появится замена!
На площадь вытащили на что похожее, на раскладную висельницу, На ней висело нечто, напоминающее труп уродливого "мужчины". Сейла не знала, что ей делать. Все было просто ужасно! Она уже пожалела о том, что сбежала из родительского дома. В свои 18 лет она еще не была замужем, и выглядела просто прекрасно: тонкий стан, гибкие руки, стройные ноги, большие карие глаза, смуглая кожа и каштановые волосы, собранные в косу. Ей совсем не хотелось умирать! Перед ней промелькнула вся ее прошедшая жизнь! Девушка поняла, что ее сейчас либо повесят, либо сделают что-то еще более ужасное…
А тем временем народ на площади обступал ее, Клопена и висельницу все более и более плотным кольцом
-Вздерните ее! Прочь самозванку !- доносились со всех сторон голоса - Тебе среди нас не место - дворянское отродье !
-Ну, мадмуазель, вы знаете , что вы сейчас должны будите сделать ?-спросил король нищих.
-Я…я не знаю! Но что бы это ни было и как бы ужасно это ни были, я согласна на все, я покорюсь вашей воле !- Вымолвила девушка. Она уже ничего не соображала от страха и чувствовала, что сейчас упадет в обморок.
-Вы, мадмуазель Сейла, должны будите подойти к нашему другу Виктору и поцеловать его со всей любовью, которую когда-либо могло чувствовать ваше сердце! - с усмешкой сказал Клопен.
Труп, висевший на висельнице, выглядел прямо сказать плохо. Кожа посинела. Глаза вываливались из глазниц, Труп уже начал разлагаться. Сейла собрала последние силы. у нее не было обратного пути. либо целовать "Виктора" ,либо самой оказаться на его месте. Обе перспективы были мало приятными!
Она уже начала медленно приближаться к трупу, но ее нервы не выдержали. Девушка брезгливо, с ненавистью и отчаянием оттолкнула от себя труп. Он упал на землю, голова отлетела от тела. Толпа ахнула, начала шептаться, к девушке подбежали два дюжих молодца, схватили ее, связали и потащили к висильнице.
-Стойте. стойте! - раздался вдруг чей-то голос из толпы, - стойте, говорю я вам!
Из толпы выбежал молодой человек, высокий блондин.
- Оставьте ее в покое! Клопен, послушай меня, будь человеком, не губи жизнь девушке! Подумай, мне кажется, она еще спасет всем нам жизнь.
- А…это ты, поэт! Боишься, что ее судьба будет похожа на твою! А ведь ты так и не дотянул до висельницы - спасибо Эсмеральде!
- Я прошу тебя. Дай ей то, что она просит. Я ручаюсь, что если в течение года она не спасет жизнь одному из нас, то ее труп будит неделю болтаться не этой висельнице!
- Ну, хорошо! Будь, по-твоему, Гренгуар! Она твоя! Веди ее к Эсмеральде! Сейла хочет танцевать, так пусть так и будет!
Не веря в свое счастье, Села не могла вымолвить ни слова. Внутри бушевал огонь. Она шла за этим молодым человеком сквозь толпу, через площадь к дому, Это был полу - развалившийся, когда-то возможно очень красивый дом, но сейчас от былой роскоши остались лишь следы: Куски краски на стенах и полу - отвалившаяся лепнина на фасаде. Они зашли внутрь, поднялись по крутой и скрипучей лестнице не второй этаж и оказались в просторной комнате. На полу лежал старый персидский коврик, в углу стоял резной сундук из черного дерева, а перед тем, что должно было служить окном, стоял стол и четыре стула. Освещали комнату пять сальных свечей, стоявших в разных углах. За столом сидела девушка и ласкала маленькую белую козочку, крутившуюся у ее ног. Девушка была очень похожа не Сейлу, только волосы у нее были не каштановые, а черные, словно смоль.
Девушка очень удивилась, увидев вошедших. Из рук у нее выпал апельсин, и она сделала какую-то странную гримаску.
- Эсмеральда, - сказал Гренгуар, - эту девушку зовут Сейла, она хотела бы танцевать, как и ты на улице, стать настоящей цыганкой.
- Только с вашего позволения, я не могу посягать на вашу работу! - быстро добавила Сейла, - ну, а если нет , то на нет, и суда нет!
- Я вижу, что мы очень похожи, даже слишком похожи, и если мы будим танцевать, то мы будим танцевать вместе на паперти, это было бы красиво! - задумчиво вымолвила Эсмеральда, - но мне кажется, что ты не цыганка, твое платье, скажем не в том стиле… Ты выглядишь как дворянка…
- Ты права, эта девушка была дворянкой, до того как попала сюда к нам! - ответил Гренгуар.
- Почему же так произошло?
- В прошлой жизни я была дочерью богатых парижских горожан, - начала свой рассказ Сейла, - меня звали Белла де` Лавуазье, мне 18 лет и я никогда не была замужем. Правда, странно! Я сбежала из дома, просто не могла жить так, как жила!
- А почему ты сказала в "прошлой жизни"? - в один голос воскликнули поэт и цыганка.
- Можно считать, что с того момента как я попала сюда, на "Двор чудес", то для меня началась новая жизнь, а о старой, я не хочу вспоминать, - пояснила девушка
- Вот теперь я тебя понимаю, - вздохнул Гренгуар, - мне тоже больно вспоминать мою "прошлую жизнь", но с тех пор, как меня подобрал, воспитали, обучил наукам: герметике, грамоте, стихосложению метр Клод Фролло, архидьякон Собора Парижской Богоматери, моя жизнь изменилась в корне!
- Ах, Фролло - это тот мрачный человек, который всегда наблюдает за мной когда я танцую на площади и хотел меня похитить, - в ужасе прошептала Эсмеральда, -но хватит о плохом, Сейла , кажется так тебя зовут, , а умеешь ли ты танцевать?
- Когда-то, давно, в детстве, меня учили танцевать полонез, менуэт, да впрочем, мне это не пригодиться! Но я наблюдала за танцующими на улицах цыганками и мне кажется, что у меня получится танцевать как они.
- Ну, покажи нам, что ты умеешь. Станцуй!
Эсмеральда начала отбивать в бубен замысловатый ритм. Сейла медленно встала, сначала не зная с чего начать, а спустя мгновение закружилась по комнате. Ноги сами выписывали рисунки на полу, в голове звучала мелодия, руки то взлетали вверх. То опускались, подобно крыльям птицы. Тонкий стан изгибался, подобно тонкому деревцу на ветру. Она вся напоминала вихрь, ураган. Глядя на нее, хотелось тоже пуститься в пляс.
Внезапно бубен стих.
- Танцуешь ты просто прекрасно, а споешь завтра, прямо на площади. Завтра мы все вместе будим развлекать народ перед Собором Парижской Богоматери. Но это завтра, а сегодня, думается мне нам нужно хорошенько отдохнуть. Я постелю тебе здесь, на сундуке, а ты, Пьер будешь спать на полу, надеюсь, ты не против? - прощебетала Эсмеральда и убежала в соседнюю комнату
Видно было, что поэту эта идея не пришлась по нраву, но делать было нечего. Не отказывать же хорошенькой девушке в таком пустяке…
Эсмеральда вскоре вернулась с ворохом одеял и двумя подушками. Ее козочка все время вертелась у ног и жалобно блеяла. Гренгуар и Сейла бросились сразу же помогать ей. Наконец все устроились и, пожелав друг другу "спокойной ночи" улеглись спать.
Ночь укутала Париж своими большими лапами. С улиц изредка доносились людские голоса, но и они скоро затихли. На небе появилась луна - большая и желтая, похожая на головку сыра. Воздух наполнился сладким ароматом сна. Тишина будто укутывала тебя с ног до головы, и хотелось спать и видеть приятные сны. "Двор Чудес" завоевала тишина.
Ночной Париж в средние века ни чем не отличается от любого другого средневекового города. Окутанные тьмой клочки. Горящие, словно гирлянды фонариков, звезды на небе и ни одного фонаря на земле. Только чернеют башни Собора Парижской Богоматери. Те, кто ночью выглянут в окно, те могут заметить на одной из башен собора огонек. Поговаривают, что сам дьявол орудует там, разжигая своими мехами преисподнею, другие говорили, что это колдун готовит там свои зелья, пытаясь добыть золото, а третьи просто пожимали плечами, может быть, именно они знали правду, а может быть, и нет. Нам это, к сожалению, узнать, уже не дано.
Париж уснул, лишь луна своим желтоватым светом освещала город. Луна, что делаешь ты с влюбленными душами, на какие поступки их толкаешь… Именно при твоем свете люди решаются на самые отчаянные действия… А видела ли ты те благословенные пары, которые при твоем свете сидят на берегу ручья под сенью апельсиновых деревьев, и говорят о любви… Ах, если бы звезды могли говорить… Они бы рассказали нам о том, что видит во сне звонарь Собор Парижской Богоматери Квазимодо, о чем думает, о ком вздыхает Клод Фролло в поздний час в своей монастырской келье, и к ому летят мысли спящей юной Эсмеральды.
В эту ночь Сейла не могла уснуть, она думала о своих новых друзьях, о жизни цыган, о том, что она ни разу в своей жизни не была влюблена по-настоящему. Что завтра она будет танцевать на площади и все взгляды будут направлены на нее и все будут хоть на мгновение в нее влюблены. Ее мечты начинают сбываться. От этого ее мысли плавно перенеслись к сказанным Эсмеральдой словам о Клоде Фролло. Сейчас ей очень хотелось увидеть этого человека, проникнуть в его мысли. (будучи средневековой девушкой , Сейла имела бунтарский характер и ни кому не хотела подчиняться, в том числе и с самого детства , примерно с 10 лет, ни разу не была в церкви, она просто убегала куда-нибудь в укромное местечко, вместо того, чтобы сидеть на мессе) наконец поток мыслей медленно утих, и девушка погрузилась в глубокий сон. Но поспать ей не удалось. Только она успела закрыть глаза, как на горизонте показались первые лучи восходящего солнца.

Глава 2

Когда лучи полуденного солнца подобрались к лицу еще спящей Сейлы, она нехотя открыла глаза и встала с сундука. За окном шумела толпа народа. Было около полудня. День уже давно вступил в свои права, и город ожил, зашумел, проснулся. Сейла села на подоконник и огляделась вокруг: Гренгуар и Эсмеральда уже куда-то ушли, на столе было пусто, а кушать очень хотелось. Она еще не знала, как жить в этом мире, оказывается, ей совсем не знакомом. Девушка заметила в стоявшем рядом глиняном кувшине воду, умылась и стала думать о предстоящем ей дне, но вдруг дверь отворилась и в комнату вошли поэт и Эсмеральда.
- О, ты уже встала, мы не хотели тебя будить, ты так сладко спала, - хором приветствовали Сейлу друзья, - а мы, вот, тебе завтрак принесли, заодно вместе позавтракаем!
- Кажется, я проспала все самое интересное, вы уже были в городе? - поинтересовалась Сейла, ставя не стол кружки и тарелки.
- Нет, сейчас в городе кипит работа, им не до нас, вот ты поешь, и мы вместе пойдем! - ответил Гренгуар.
Наконец на стол было накрыто, и все трое принялись за трапезу. Стол не ломился от обилия яств: хлеб, вода, яблоки, апельсины, ну, пожалуй, масло и молоко - вот и все, что можно было достать на завтрак в Париже. (Конечно, если ты не король или вельможа.) За едой девушки разговаривали:
- Сейла, ты не можешь танцевать на улице в своем платье, - заметила Эсмеральда, - юбка слишком длина, да и вообще оно не к месту!
- Ты права, но мне больше нечего надеть, да и купить не на что! - Сейла заметно смутилась…
- Не переживай, это такие мелочи, платье ты возьмешь мое, твои туфельки идеально к нему подойдут, а потом мы купим ткань, и ты сошьешь себе все, что захочешь! - подбодрила подругу Эсмеральда.
- Спасибо тебе, - кивнула Сейла, проглатывая последний кусочек апельсина, - я сейчас оденусь и мы можем идти!
Через пару минут все были уже готовы и отправились в город. По мере их приближения к центру, улочки становились шире и чище, а люди все более хорошо одетыми. Солнце светило так ярко, что казалось - зима, кончилась и скоро прилетят скворцы. Села шла и оглядывалась, было бы не приятно. если бы ее кто-нибудь узнал, а между тем за ними уже в припрыжку бежала толпа ребятишек и кричала: " Ура, ура Эсмеральда сегодня будет танцевать, ура, ура, все сюда, поспешите!". И вокруг становилось все больше народа. Похоже, с появлением друзей, в городе начинался праздник.
На площади перед собором было уже много народа. Подойдя почти вплотную к собору, Эсмеральда остановилась: " Вот здесь мне нравится, и солнечно. И места много, ну, пожалуй, можно начинать!? Гренгуар!".
Пьер взял лютню и начал наигрывать мелодию. Сейла взяла кастаньеты и попробовала отстукивать ритм, и у нее это не получилось с первого раза: " оказывается, это довольно сложно!"- подумала она. Вокруг них моментально собралась толпа. Были слышны возгласы: " Эсмеральда! Танцуй Эсмеральда!"
- Ну, Сейла, попробуем станцевать дуэтом! - прочирикала Эсмеральда и выбежала в центр образовавшегося круга. Сейла подошла к ней, осмотрелась, подняла голову и увидела на вершине собора темную фигуру, стоящую прямо и смотрящую вниз. То был священник, которого так мечтала увидеть девушка.
Зазвучала музыка, ноги сами понеслись в пляс, она танцевала только для него, сама того не понимая. Эта темная фигура не вызывала у нее страх, а только любопытство и какое-то необъяснимое чувство, ранее ей не знакомое. Ее мысли кружились точно в танце: "Почему так бьется сердце, почему я не могу поднять глаз от земли, что со мной творится!". Она вдруг почувствовала, что краснеет, но не из-за смущения перед толпой. Нет! Она испугалась одной мысли, пришедшей ей на ум, она бы никогда не призналась себе в этом, но это была правда…
Сейла очнулась от своих мыслей, только когда ее окликнул Гренгуар.
- Сейла, что с тобой? - воскликнул он и подбежал к ней, - тебе дурно, кружиться голова?
Девушка и сама не заметила, как утихла музыка, и то, что она сидит на мостовой, держась руками за голову…
- Нет, со мной все в порядке, я просто задумалась, - прошептала она, - не беспокойся.
А тем временем Эсмеральда продолжала танцевать, козочка скакала вокруг и, тоже, веселили толпу. Сейла подняла голову, и увидела, что человек в черном исчез со своего места. Девушка поднялась с твердым желанием закончить представление, а потом пойти в собор и все хорошенько обдумать. Эсмеральда закончила свою жизнерадостную песнь и жестом пригласила Сейлу на "сцену".
Девушка вышла в центр круга, огляделась и начала свою грустную песню. Надо сказать, что это была единственная не церковная песня, которую она знала:
Дочь дорог, я иду, не жалея ног,
Дочь дорог, кто узнает, откуда мой род
Дочь дорог, дочь дорог
На руке линии виток…
Я помню мамины слова,
Испания ее страна,
Та где в горах лежат снега,
Там, в детстве хаживала я.
Вечером, когда все разошлись, и Эсмеральда и Гренгуар пошли домой, Сейла пошла в Собор Парижской Богоматери. Внутри храма царил полумрак, лучи заходящего солнца отсвечивали в розетке над входом. Разноцветные блики, словно украшения не елке, усеяли внутреннюю часть храма. Кругом стояла тишина. До вечерней мессы было еще далеко, и Сейла сидела на скамейки перед алтарем и рассматривала внутреннее убранство. В душе она надеялась на то, что перед мессой архидьякон выйдет в храм, ей не хотелось дожидаться мессы, а уж тем более присутствовать на ней, а увидеть священника очень хотелось. Оставшееся время девушка решила посветить своим мыслям, в которых уже сама запуталась: "О боже, что это со мной происходит, я сама себя не понимаю, подскажи мне истинную дорогу, укажи праведный путь. Как я могу его любить, он же старше меня, он священник, я его совсем не знаю, а может быть это не любовь, тогда что? Почему так бьется сердце при одной мысли о нем? Может быть это страх? Как мне узнать правду, что я должна делать? Подскажи мне, Господи, покажи мне путь истинный.… Аминь" в храме стояла непроницаемая тишина, а ей казалось, что тут полно народу, ей чудился шум голосов, кричащих: " Вот, вот она, держи ее! Это она соблазнила священника! Благочестивого дворянина! Смерть цыганке, на висельницу ее! Долой сатану!"
И тишина… Молодая девушка пришла в окончательный ужас от таких мыслей, и решила завтра же разузнать все о нем у Гренгуара или выведать самой. Она поднялась и вышла из собора. Солнце уже почти село, и пора было идти домой.
Пройдя от Гриевской площади, сначала, по чистым (по средневековым меркам) и широким, а затем и по грязным и узким улочкам ко "Двору Чудес". Она не заметила, как село солнце, и на землю спустились сумерки, а за ними темная ночь.
Ночь выдалась лунная, светлая. В такую ночь нужно гулять, любоваться звездами, веселиться… Но за ночью всегда приходит утро, освещая своими лучами и согревая всю живое. Солнце раскрашивает своими лучами башенки колледжа Торши и бедные кварталы, деревеньки и дворцы…
Весь мир радуется наступившему утру, солнцу, новому дню…
Сейла встала с первыми лучами солнца. Сегодня ей предстояло многое для себя решить…Не далее, как вчера, Гренгуар поведал ей о своем разговоре с Клодом Фролло. Поэт рассказал ей, что священник безумно влюблен в Эсмеральду, хотя и пытается это скрыть, а вообще человек он хороший, начитанный и увлеченный. Эта информация была принята к сведению. Чтобы разобраться в своих чувствах, Сейле надо было узнать о священнике как можно больше. Она осознавала, что он ей нравится, но, к сожалению, чувство это было безответным.
Обдумывая все это, девушка накрыла на стол к завтраку и села на подоконник. Как, наверное, ей хотелось взглянуть на утренний Париж с высоты птичьего полета, ну хотя бы с башен собора…
- О, ты уже проснулась, - послышался голос Пьера, - да и завтрак уже готов, это же просто замечательно!
- Доброе утро всем! - весело пропела Эсмеральда,- сегодня будит просто замечательный день. О, как я счастлива, как я счастлива!!!
Эсмеральда скакала по комнате, словно маленькая козочка и весело смеялась.
- День начинается действительно хорошо, погода отличная, солнце сияет, но что собственно случилось? - удивленно спросила Сейла.
- Ах, как это прекрасно! - опять пропела Эсмеральда, - сегодня у меня свидание с моим Фебом. Моим Солнцем. Сегодня вечером. Я не могу дождаться этого момента. Он такой… такой… красивый, умный, а какой у него мундир!
- Вот теперь понятно, почему ты счастлива! Я тоже за тебя рада, да и Пьер тоже очень рад! Правда, Пьер! - весело сказала Сейла, толкая под столом задумавшегося поэта, - Ты не рад?
- Да, да рад, конечно, а о чем вы говорили? - проснулся поэт.
Все засмеялись. Бедная Эсмеральда, она, словно птичка, летит в клетку, в сети любви, и чем это закончится, не может предугадать никто.
Мысль вспыхнула в голове Сейлы: " Здесь что-то не так: Эсмеральда и Феб любят друг друга, но я просто уверена, что Фролло, если он, конечно действительно влюблен в Эсмеральду, наверняка предпримет что-либо. Здесь затевается что-то недоброе, знать бы что…"
- Ну, что , сегодня опять на Гриевскую площадь? - как не в чем не бывало, спросила Сейла, - Мне так понравилось петь и танцевать!
- А тебе опять не станет плохо? - осторожно спросил Пьер.
- Нет, нет, конечно! Все приходит и уходит, а музыка вечна! - парировала Сейла, - кстати, вы вчера видели темную фигуру на соборе это и есть тот Клод Фролло?
- Да, это был он! - упавшим голосом ответила Эсмеральда, - Как он мне надоел! Когда он прекратит меня мучить! Он, как коршун терзает мое сердце, когда смотрит на меня с высоты собора! О, как я несчастна в эти минуты!
- Не думай об этом, по крайней мере, сегодня! - попыталась утешить подругу Сейла, - не обращай ни на что внимания, веселись! Сегодня должен быть самый прекрасный день в твоей жизни!
- Попробую! Если бы это было так легко, как сказать, так и сделать! - пробормотала Эсмеральда. Ладно, пошли, нам сегодня предстоит еще много работы!

Наступил долгожданный вечер. Довольный капитан Феб де Шатопер отправился не свидание. Он шел по темным, совершенно безлюдным улочкам, напевая веселые песенки. Вдруг, в ту минуту, когда он приводил в порядок свой туалет, посматривая по сторонам, он заметил медленно приближающуюся к нему тень. Подойдя к нему, тень остановилась и замерла неподвижно, как статуя.
Но взгляд ее был устремлен прямо на капитана Феба, и глаза искрились тем особенным светом, каким горят глаза кошки в темноте.
Капитан был не трус и нисколько бы не испугался при встрече с бродягой, вооруженным кистенем. Но эта ходячая статуя, этот окаменевший человек сковал его сердце ужасом. Ему смутно вспомнились ходившие в то время по городу легенды о каком-то "мрачном монахе", бродившем по ночным улицам Парижа. Несколько секунд он простоял в оцепенении и наконец заговорил с поддельным смехом:
- Сударь, если вы вор, как мне кажется, то вы похожи на цаплю, собравшуюся поживиться пустым орехом…Я, голубчек, сын разорившихся родителей. Поищите лучше, хотя бы, в этой часовне, здесь много серебряной утвари.
Из-под плаща показалвсь рука и сжала руку Феба с силою орлиных когтей. Призрак заговорил:
- Капитан Феб де Шатопер!
- Ах, черт! - воскликнул Феб. - Ты знаешь как меня зовут?
- Я не только знаю, как вас зовут, - продолжал незнакомец в плаще своим замогильным голосом, - я знаю, что у вас на сегодняшний вечер назначено свидание.
- Верно, - отвечал озадаченый Феб.
- В семь часов.
- Да, через четверть часа.
- У старухи Фалурдель.
- Совершенно верно.
- За мостом Святого Михаила.
- Святого Михаила - архангела, как говорят в молитвах.
- Нечестивец! - пробормотал призрак. - С женщиной.
- Сознаюсь.
- И ее зовут …
- Смеральдой, - подсказал Феб, к которому постепенно вернулась его беспечность.
При звуке этого имени призрак яростно стиснул руку Феба.
- Капитан Феб де Шатопер, ты лжошь!
Тот. Кто увидал бы, каким гневом вспыхнуло при этих словах лицо капитана Феба, как стремительно он отступил назад, вырвав свою руку из сжимавших ее тисков, и каким гордым движением схватился за рукоядку своей шпаги, кто видел бы, с какой мрачной невозмутимостью встретил незнакомец в плаще этот порыв гнева, тот содрагнулся бы от ужаса. Сцена эта напоминала борьбу Дон-Жуана со статуей командора.
- Клянусь сатаной! - воскликнул капитан. - ты не посмеешь повторить этих слов!
- Ты лжошь! - хладнокровно отвечал призрак.
Капетан заскрежетал зубами. В зто мгновение, ему было не важно, с кем он имеет дело.Он помнил только о полученых оскарблениях.
- А, ну ладно же! - проговорил он, задыхаясь от гнева. - Живей! Обнажай шпагу, и будем драться насмерть!
Но призрак не двигался. Увидев, что противник готов к нападению, он произнес:
- Капитан, - в голосе его прозвучали горькие нотки, - вы забыли о своем свидании.
Простое замечание незнакомца заставило капитана опустить обнаженную шпагу.
- Капитан, - продолжал незнакомец, - завтра, через месяц, через десять лет - я всегда готов перерезать вам горло, но сегодня отправляйтесь сначала на свидание.
- С самом деле! - согласился Феб, как будто обрадованый исходом. - И дуэль и свидание одинаково прекрасный вещи, так зачем же пропускать одну из них?
- Отправляйтесь же на свое свидание, - снова проговорил незнакомец.
- Очень вам благодарен за лбезный совет, - отвечал с маленькой запинкой Феб. - Я расчитывал проколоть ваш живот сегодня и еще поспеть на свидание,тем более, что застсвить женщину подождать даже служит признаком хорошего тона, но я вижу вы крепкий малый, и будет лучше отложить уплату долга до завтра. - Тут Феб озадачено почесал у себя за ухом. - Ах, черт, я забыл, что мне нечем заплатить за комнату!
- Вот вам, чем заплатить!
Феб почувствовал, что холодная рука незнакомца сунула ему крупную монету.Он не удержался и схватил деньки при этом крепко пожав руку незнакомца.
- Ей-богу, воскликнул он,- вы хороших человек.
- С одим условием, - продолжал незнакомец, - Докажите мне , что я ошибся. Спрячте меня где-нибудь так, чтобы я мог сам убедиться.
- Пожалуйста! Мне это безразлично! - отвечал Феб
- Ну так пойдем! - промолвила тень.
- К вашим услугам! - отозвался капитан. - Сегодня вы для меня больше, чем друг, а завтра разберемся.
Они быстро зашагали вперед. Подойдя к моту святого Михаила. В то время застроенному домами, капитан обратился к спутнику:
- Сначала я вас спрячу, а потом пойду за красоткой!Он ждет меня у Малого Шатлэ.
Незнакомец ничего не ответил.
Феб остановился перед низенькой дверью и начал стучать в нее изо всех сил. В щелях двери показался свет.
- Кто там? - спросил старческий голос.
- Черт! Дьявол! Сатана! - отвечал капитан.
Деверь тут же отворилась, и глазам посетителей предстала старая женщина и старая лампа, обе одинаково дрожащие.
Переступив порог притона, таинственный спутник Феба старательно закрыл лицо плащом до самых глаз. Между тем, капитан, продолжая отчаянно ругаться, поспешил сверкнуть золотым экю.
- Дай мне келью святой Марты, - распорядился капитан.
Старуха назвала его монсеньером и спрятала экю в ящик стола. Это была та монета, которую дал Фебу человек в черном плаще.
Старуха, пригласив посетителей следовать за собой, полезла вверх по лестнице. Поднявшись, она поставила лампу на сундук, а Феб, очевидно хорошо знакомый с расположением дома , толкнул дверь в темную коморку.
- Войдите сюда, любезнейший, - пригласил он своего спутника.
Тот не говоря ни слова повиновался. Двель захлопнулась за ним, и он услыхал, как Феб запер замок и потом спустился вниз со старухой. Стало совсем темно.
Клод Фролло начал знакомиться с мрачной коморкой, куда его запер капитан. Что присходило в это время в душе архильякона известно только богуда ему самому. Все образы и события сегодняшнего дня смешались в его мозгу в одну ужасную картину.
Так продолжалось примерно четверть часа, но ему показалось, что он постарел за это время на целую сотню лет. Вдруг он услышал скрип ступенек лестницы. Люк открылся, и показался свет. В полусгнившей двери чулана была довольно большая щель, так что священник мог видеть всю комнату. Он приник к ней лицом и начал наблюдать за происходящим. Сначала показалось лицо старухи, затем голова капитана и наконец в комнате появилась прелестная, грациозная фигурка Эсмеральды. Она явилась как чудное ослепительное видение. Клод задрожал, в глазах у него помутилось, кровь бросилась ему в голову, в ушах поднялся звон, все кругом закружилось, и он перестал видеть и слышать.
Когда он пришел в себя, то Феб и Эсмеральда уже сидели на сундуке. Лампа освещала их лица и жалкое ложе в другом конце комнаты.
Молодая девушка сидела смущенная, трепещущая с пылающим лицом. Капитан, на которого она боялась взглянуть, так и сеял.
Клод с трудом мог расслышать, о чем они говорили, так у него стучало в висках. Да, впрочем, разговоры влюбленных не отличаются большим разнообразием и не интересны для равнодушных слушателей. Это бесконечное повторение фразы " Я вас люблю" во всех вариациях. Но Клод не был равнодушным слушателем.
- О, монсеньер, как я вас люблю!
Вокруг молодой девушки царила атмосфера такого целомудрия, такой нравственной чистоты, что Феб чувствовал себя не совсем ловко. Однако последние слова придали ему смелости.
- Ты любишь меня! - с восторгом воскликнул он, обнимая цыганку. Он только ждал для этого удобной минуты.
Священник, увидев это, ощупал пальцами лезвие кинжала, спрятанного у него на груди.
- Феб, - продолжала цыганка, тихонько освобождаясь от объятий капитана, - Давно я уже мечтала об офицере, который спасет мне жизнь. Это о вас я мечтала, еще не зная вас, мой Феб. Вас зовут Фебом- какое чудесное имя! Я люблю ваше имя, вашу шпагу. Дайте мне вашу шпагу, покажите мне ее!
- Дитя! - улыбнулся капитан, вынимая шпагу из ножен. Цыганка осмотрела рукоятку лезвия, полюбовалась на вырезанный на эфесе вензель и поцеловала шпагу со словами: "Ты шпага храброго офицера и я люблю твоего хозяина!"
Феб воспользовался этим случаем, чтобы поцеловать ее наклоненную прелестную шейку, отчего девушка быстро подняла голову и покраснела. Архидьякон заскрежетал зубами в потемках.
- Послушай, моя радость… - начал Феб.
- Нет, нет, не хочу слушать! Любите меня? Скажите, если любите.
- Люблю ли я тебя, ангел моей души! Воскликнул капитан, становясь на одно колено. - Я весь твой, готов пожертвовать для тебя душой и телом, отдать за тебя жизнь, Я люблю тебя, и никогда не любил, кроме тебя.
Феб нашел, что сейчас удобный случай, сорвать еще один поцелуй, чем опять доставил бесконечные муки несчастному архидьякону.
- Любишь ли ты меня? - снова спросил Феб.
- Ах!.. - прошептала она.
- Ах, как ты будешь счастлива! - продолжал капитан, осторожно расстегивая в то же время пояс цыганки.
- Что вы делаете? - испуганно воскликнула она, очнувшись от своей задумчивости при переходе капитана от слов к делу.
- Ничего, - отвечал Феб. - Я только хотел сказать, что тебе придется расстаться этим уличным нарядом, когда ты будишь со мной.
- Когда я буду с тобой, мой Феб! - повторила нежно молодая девушка.
И снова замолкла, погрузившись в задумчивость.
Капитан, ободренный такой покорностью, обнял ее за талию и не встретил никакого сопротивления. Тогда он принялся осторожно расшнуровывать ее корсаж и при этом настолько спустил ее косынку, что задыхающийся архидьякон увидел, обнаженное под легкой кисеей смуглое плечико цыганки.
Молодая девушка не останавливала Феба и, кажется даже не замечала, что он делает. Глаза предприимчивого капитана разгорались.
Достопочтенный Клод видел все. В двери чулана, сколоченного из гнилых досок, были такие широкие щели, что сквозь них свободно проникал взгляд архидьякона, напоминавший взгляд хищной птицы. Смуглый, широкоплечий священник, обреченный до сих пор на строгое монастырское целомудрие, теперь дрожал и не помнил себя от этой сцены, полной любви и сладострастия. Вид полуобнаженной молодой красивой девушки в страстных объятиях капитана разогрел его кровь так, словно в его жилах текло расплавленное олово. С чувством бесконечной ревности следил он за каждой отколотой булавкой. Тому, кто увидел бы сейчас лицо несчастного, приникшего к гнилым доскам, показалось бы, что он видит перед собой тигра, смотрящего из клетки, как шакал терзает газель. Зрачки его сверкали, как угли, через щели в двери.
Эсмеральда продолжала сидеть недвижимо и смотреть на Феба.
- О, теперь я вижу, сударыня, что вы меня не любите! - заметил Феб.
- Я его не люблю! - воскликнула бедная цыганка. - Нам, цыганам только этого и нужно - воздух и любовь!
И с этими словами она обвила руками шею капитана, и умоляюще глядя на него снизу вверх глазами полными слез, и улыбаясь такой чудной улыбкой.
Вдруг над головой Феба она увидела другую голову с мертвенно бледным лицом, искаженным судорогой и диким взглядом.
И около этого лица виднелась поднятая рука с кинжалом. Пораженная страшным видением, девушка замерла, неподвижная, похолодевшая, немая, как голубка при виде ястреба, устремившего свои круглые глаза на его гнездо.
Она не могла даже крикнуть. Она видела, как кинжал опустился на Феба и снова взлетел вверх, весь окровавленный.
- Проклятие, - проговори капитан, падая
Цыганка лишилась чувств.

Глава 3

Все это время Сейла стояла на мосту в тени домов. Предчувствие ее не обмануло. Она видела все: как стрелки вынесли раненого Феба, а затем вывели связанную Эсмеральду. Что же теперь делать? Сейла знала, кто убил Феба, и это знание ее терзало. Все таки какое-то чувство к Клоду Фролло у нее было!
Когда суматоха улеглась, Сейла вышла из своего убежища и стремглав понеслась по ночным улицам домой, на Двор Чудес. Влетев в комнату и скинув с себя черный плащ с капюшоном, Сейла легла на кровать, но спать она не собиралась. Надо было срочно что-то делать - выручать Эсмеральду, но каким образом. Срочно нужен был план, иначе Эсмеральду повесят. Да, это было бы самое ужасное, что могло - бы произойти.
За окном хлестал ливень. Еще с утра никто не мог предположить такой перемены погоды! Люди в страхе попрятались по домам. Ужасно сейчас чувствует себя запоздалый путник, насквозь промокший, не может найти дорогу до трактира. На улице не было видно ровным счетом ничего. Мир вокруг походил на черную шумящую дыру! Вокруг была только чернота и холод, и лил все пронизывающий дождь. А был всего лишь конец января!
Такая же тьма царила и в душе у Сейлы. Она вспомнила слова Гренгуара, сказанные в тот вечер, когда она в первый раз попала на Двор Чудес, о том, что " может быть она еще спасет одному из нас жизнь" и эти слова показались ей пророческими.
План не замедлил прийти.
Если Эсмеральду приговорят к висельнице, то повесят не сразу после суда, а сначала отправят в темницу. В какую - это узнает Гренгуар. Села решила воспользоваться своим сходством с Эсмеральдой! Естественно она знала, что эта игра может стоить ей жизни, но был один шанс спасения и вся надежда была только на него.
Феб выживет, да, иначе и быть не может, он должен жить - Сейла чувствовала это.
Она - Села пойдет и заменит Эсмеральду в темнице, будет точной ее копией до последнего момента. Если ей повезет, то Клод не позволит умереть своей любви - "Эсмеральде", и хотя бы попытается ее спасти. А если нет, то ей и терять то нечего, в отличие от Эсмеральды. Бедная козочка, она тоже оказалась там. Как жизнь не справедлива!
Ах, глупенькая Эсмеральда, она как мотылек летела на свет, чтобы сгореть от страсти, от любви, а вместо этого ей суждено, либо сгнить в подземелье, увянуть как цветку, только успевшему расцвести, но уже сорванному и обреченному на гибель. Либо ее повесят. Ах, она так боялась висельницы.
Нет, этому не бывать!
Завтра же Сейла пойдет на суд и разузнает все, что может, чтобы спасти Эсмеральду!
Ночь прошла незаметно в раздумьях. утро было тихим и светлым после вчерашней бури. На улицах было полно луж. Солнце в них блистало, словно букеты маленьких искр. Сейла вскочила с постели, за ночь она ни капельки не отдохнула. Сегодня ей надо срочно лететь в город, слухи знать всегда важно, особенно в такой ситуации.

Весь Двор Чудес был в смертельном беспокойстве. Уже больше месяца никому не было известно, что произошло с Эсмеральдой. Это весьма печалило герцога египетского и бродяг. За прошедший месяц Сейла не проронила ни слова. Она больше не танцевала на площади и даже почти не улыбалась. Ей не удалось за прошедший месяц узнать, где Эсмеральда и что с ней. Это было слишком сложно, да и все слухи, ходившие тогда по Парижу об убийстве капитана, Села проверила.
Однажды Вечером цыганка исчезла, и поиски не привели ни к чему. О ней не было ни слуха ни духа. Исчезновение Эсмеральды глубоко опечалило Гренгуара. Он бы даже похудел, если бы для этого у него была какая-нибудь возможность. Он оставил все, даже свое увлечение поэзией. Сейла тоже не находила себе места. Ее постоянно мучили мысли - как спасти Эсмеральду. Она вынашивала план!

В этот день Села решила первый раз за месяц отправиться в город. Она пошла сразу во Дворец правосудия. Вокруг него собралась довольно большая толпа, так что пройти было можно с трудом.
Наконец девушка попала в зал, где и проходило судебное заседание. Зал был обширный и темный, отчего казался еще больше. Смеркалось. В длинные стрельчатые окна проникали лишь бледные лучи, погасавшие, не достигнув свода, представлявшего большую решетку из балок, покрытых множеством резных фигур, которые, казалось, двигались в полумраке. На судейских столах местами горели свечи. Свет от них падал на головы писцов, склонившихся над бумагами. Передняя часть зала была занята толпой. В глубине на эстраде сидели многочисленные судьи, последние ряды которых тонули в темноте, - неподвижные мрачные лица! Стены были усеяны изображениями лилий. Над судьями виднелось большое распятие, и повсюду сверкали пики и алебарды, на остриях которых огненными точками отражался свет.
Сейла не поспела к самому началу, видимо свидетелей уже допрашивали, и сейчас началось чтение обвинительного акта. Только бы она призналась!
- У вас, господа, в руках обвинительный акт, - сказал королевский прокурор, садясь, - вы можете найти в нем подтверждение показаний Феба де Шатопера.
При этом имени подсудимая встала. Показалась ее голова. Она была бледна. Волосы, прежде заплетенные и украшенные золотыми монетами, теперь падали в беспорядке, губы посинели, глаза ввалились и смотрели страшно.
- Феб? - повторила она как бы в забытьи. - Где он? О, господа! Прежде чем убить меня, сжальтесь, скажите что с ним! Жив ли он еще?
- Замолчи, женщина! - сказал председатель. - Это не наше дело!
- Ради Бога, скажите, жив ли он? - продолжала она, сжимая свои прелестные исхудалые ручки. При этом послышался звон цепей.
- Он умирает, - сухо сказал королевский прокурор. - Довольно с тебя этого?
Бедняжка упала на скамейку, без голоса, без слез, бледная, как мраморная статуя.
Председатель нагнулся к человеку в расшитой золотом шапке и черном платье, с цепью на шее и жезлом в руке, сидящему у его ног:
- Пристав, введите вторую подсудимую!
Все взоры обратились к отворившейся дверце, в нее вошла хорошенькая козочка с золотыми рожками и копытцами. Грациозное животное остановилось на пороге, вытягивая шею вперед, как будто, стоя на скале, увидела перед собой необъятный горизонт. Вдруг она заметила цыганку и, перескочив через стол и голову одного из писцов, в два прыжка оказалась перед ней. Тут она стала грациозно ластиться у ног своей госпожи, выпрашивая слово или ласку. Но подсудимая сидела неподвижно, и на долю бедной Джали не выпало ни одного взгляда.
Жак Шармолю, королевский прокурор, заговорил:
- Если угодно господа, мы приступим к допросу козы!
Действительно, коза оказалась второй подсудимой. В те времена обвинение животного в колдовстве было делом обыкновенным.
Между тем прокурор духовного суда воскликнул:
- Если злой дух, вселился в эту козу и который не поддается никаким увещеваниям, будет продолжать упорствовать в своих кознях, - если она ужаснет ими суд, то мы предупреждаем его, что мы будим вынуждены прибегнуть к висильнице или к костру.
Шармолю взял со стола бубен цыганки и подал его особенным образом козе, спрашивая:
- Который час?
Коза посмотрела на него своими умными глазами, подняла копытце и ударила семь раз. Действительно, было семь часов. Движение ужаса пробежало по толпе.
Она гудит себя, не зная об этом, бедненькая Джали - подумала Сейла - ей хотелось плакать. Хуже быть не могло.
При помощи того же маневра с бубном, Жак Шармолю заставил козу проделать еще несколько фокусов, касавшихся: дня недели, числа месяца, года и т.д.
Коза бес всякого сомнения была нечистой силой.
Впечатление усилилось, когда королевский прокурор, высыпав из мешочка, висевшего на шее у Джали, содержавшиеся в нем буквы, заставил копытцем сложить из букв роковое имя: Феб. Колдовство, жертвой которого стал капитан, казалось неопровержимо доказанным, и в глазах всех эта прелестная плясунья, столько раз очаровывающая прохожих своей грацией, превратилась в ужасную ведьму.
Впрочем, она не подавала никаких признаков жизни. Ни грациозные движения Джали, ни угрозы судей, ни глухие угрозы из толпы - ни что не доходило до ее сознания.
Чтобы пробудить ее, стражнику пришлось ее безжалостно трясти, а председателю торжественно повышать голос:
- Девушка, ты из цыганского племени, предающегося колдовству. Ты, состоя в сообществе с заколдованной козой, привлеченной к процессу, в ночь убили, заколов кинжалом, при помощи темных сил, чар и колдовства, капитана королевских стрелков Феба де Шатопера. Ты продолжаешь отрицать это?
- Какой ужас! - вскрикнула девушка, закрывая лицо руками. - Мой Феб!.. О! Это ад!
- Ты продолжаешь отрицать? - холодно спросил председатель.
- Да, отрицаю! - отвечала она громко и встала со сверкающими глазами.
Председатель прямо поставил вопрос:
- В таком случае, как ты объяснишь обстоятельства твоего обвинению?
Она отвечала прерывающимся голосом:
- я уже сказала. Я ничего не знаю. Это сделал священник - священник которого я не знаю. Этот дьявол-священник преследует меня!
- Совершенно правильно! - сказал судья, - это "мрачный монах".
- Сжальтесь надо мной господа судьи! Я бедная девушка…
- Цыганка, - дополнил судья.
В этот момент Сейла поняла, что без пытки дело не обойдется. Если так пойдет и дальше, то она погубит себя!
В это время метр Жак заговорил мягко:
- Ввиду прискорбного запирательства подсудимой, я предлагаю пытку.
- Согласен, - ответил председатель.
Несчастная содрогнулась всем телом, однако поднялась по приказанию стражей и медленно, довольно твердой поступью, предшествуемая Шармолю и консисторским священникам, между двумя рядами алебард, направилась к потайной двери, которая внезапно отворилась и также внезапно закрылась.
Села стояла в ужасе, не зная что делать дальше. Страх сковал ее. А тем временем Эсмеральда, собрав все мужество "в кулак" шла на пытку.
Поднявшись и спустившись по нескольким ступеням в коридорах, настолько темным, что и днем они освещались лампами, Эсмеральда в сопровождении своей свиты была введена в комнату зловещего вида. Эта круглая комната была помещена в нижнем этаже одной из толстых башен. В этом подземелье не было окон, не было никаких отверстий, кроме низкой окованной железом двери. Темно, однако, здесь не было. В толстой стене была выложена печь, в которой пылал яркий огонь, наполнявший подземелье своими багровыми отблесками. При свете печи узница увидела в комнате различные, ужасные орудия, назначение которых ей было непонятно. Посередине на полу лежал кожаный матрац, над которым висел ремень с пряжками, прикрепленный к медному кольцу, соединенным с таким же кольцом, огромных размеров, вделанным в свод потолка. Тески, клещи, куски железа наполняли внутренности печи и накалялись, брошенные в беспорядке на горящие угли. Кровавый свет освещал в подземелье массу ужасных вещей.
Этот ад назывался допросной камерой.
На кровати сидел в непринужденной позе королевский палач. Его прислужники, два карлика с квадратными лицами, поворачивали железные орудия на углях.
Напрасно несчастная девушка призывала на помощь все свое мужество. Войдя в эту комнату, она ужаснулась.
Стража встала по одну сторону, а священники и представители консистории - по другую. В углу, за столом, на котором стояла чернильница, сидел писец.
Метр Жак Шармолю подошел к подсудимой с самой ласковой улыбкой:
- Ты все еще продолжаешь отпираться, дитя мое?
- Да, - отвечала она уже упавшим голосом.
- В таком случае нам будет очень тяжело допрашивать тебя более настойчиво, чем мы бы того желали. Потрудись сесть на кровать. Дайте барышне сесть и затворите дверь.
Палач встал ворча.
- Если я запру дверь, то огонь погаснет, - проворчал он.
- Ну, так не запирайте ее.
Между тем Эсмеральда продолжала стоять. Эта кожаная постель, на которой корчилось столько несчастных, приводила ее в ужас. Страх леденил ее кровь. Она стояла растерянная, ничего не понимая. По знаку прокурора Шармолю, два прислужника схватили ее и усадили на кровать. Они не причинили ей боли, но, когда эти мужчины дотронулись до нее, когда кожа матраца коснулась ее тела, она почувствовала как вся кровь прилила ей к сердцу. Она почувствовала, будто все орудия пытки кинулись на нее, чтобы кусать и щипать ее.
- Где врач? - спросил Шармолю.
- Здесь, - отвечал человек в черном, которого Эсмеральда раньше не заметила.
- В третий раз вас спрашиваю, продолжаете вы отрицать ваши поступки и отпираться, том, в чем вас обвиняют.
На этот раз она нашла силы, только кивнуть головой. У нее не было голоса …
- Вы упорствуете? - Спросил Жак Шармолю. - В таком случае, я должен исполнить свой служебный долг!
- С чего мы начнем, господин королевский прокурор? - спросил палач.
Шармолю поколебался минуту с улыбкой поэта, подыскивающего рифму и наконец, сказал:
- С испанского сапога!
Несчастная почувствовала себя покинутой всеми: и богом и людьми, и в бессилии опустила голову на грудь, как неодушевленный предмет.
Палач и врач одновременно подошли к ней. В тоже время прислужники начали рыться в своем ужасном арсенале. Несчастная задрожала, как лягушка, через тело которой пропустили электрический ток.
- О, мой Феб! - проговорила Эсмеральда так тихо, что никто на слышал.
Затем она снова погрузилась в свою неподвижность и каменное безмолвие. Это зрелище истерзало любое другое сердце, кроме судейского. Бедное зернышко, которое людское правосудие бросило под ужасные жернова пытки.
Между тем мозолистые руки слуг палача грубо обнажили эту прелестную ножку, не раз поражавшую своим изяществом парижских горожан на перекрестках.
- Экая жалость! - проворчал палач, глядя на эту ножку.
Если бы архидьякон был тут, он бы наверняка вспомнил своих символических паука и муху. Скоро несчастная увидела сквозь пелену, застилавшую ей глаза, как поднесли "сапог", скоро почувствовала, как ее ножка исчезла в этом ужасном аппарате. Тогда ужас вернул ей силы.
- Снимите с меня это! - крикнула она, не помня себя, и, поднявшись вся растрепанная, прибавила, - Сжальтесь!
Она попыталась вскочить и броситься в ноги к прокурору, но "сапог" окованный железом сжимал ей ногу. Она была вынуждена опуститься, как пчела, к горлу которой на шею повесили кусок свинца.
По знаку Шармолю ее снова положили на постель и две грубые руки привязали к ее поясу кожаный ремень, свисавший с потолка.
- В последний раз: признаете ли вы злодеяние, которое совершили? - спросил Шармолю со своей невозмутимой улыбкой.
- Я невиновна!
- Вы отрицаете свою вину?
- Отрицаю все!
- Начинайте! - приказал Шармолю палачу.
Палач завернул винт, сапог сжался, и несчастная испустила один из тех ужасных криков, передать который просто невозможно!
- Остановитесь, - приказал Шармолю палачу. - Сознаетесь? - спросил он цыганку.
- Во всем! - закричала несчастная девушка. - Сознаюсь! Сознаюсь! Пощадите!
Идя на пытку, она не соразмерила своих сил. Первая боль победила бедняжку, жизнь которой до тех пор была весела, легка и приятна.
- Человеколюбие обязывает меня предупредить вас, что повинившись, вы должны ждать смерти, - сказал он
- О, поскорей бы! - ответила она и, словно, умирающая упала на кожаную постель, согнувшись вдвое на кожаном ремне.
- Ну, красавица, приободрись! - сказал палач, приподнимая ее. - Ты похожа на золотого ягненка, которого носит на шее сам король!
Жак Шармолю возвысил голос:
- Писец, пишите. Цыганка, ты признаешься, что принимала участие в шабашах, адских колдовствах вместе со злыми духами, ведьмами и вампирами? Отвечай!
- Да! - ответила Эсмеральда так тихо, что ее слова сливались с дыханием.
- Ты видела барана, которого дьявол показывал, чтобы собрать шабаш и которого могут видеть только ведьмы?
- Да.
- Ты признаешься, что покланялась отвратительным идолам?
- Да.
- Что общалась с дьяволом в обличии козы, привлеченной к делу?
- Да.
- Наконец, ты признаешься в том, что с помощью демона, называемого "мрачным монахом", совершила покушение на Феба де Шатопера?
- Да.
Очевидно, все в ней было сломлено.
- Пишите, писец, - приказал Шармолю. - А вы, - обратился он к стражникам, - отвяжите подсудимую и отведите обратно в зал суда.
Когда с узницы сняли "сапог", церковный прокурор осмотрел неподвижную от боли ногу.
- Ну, беда не велика, ты еще сможешь плясать, красавица!
Затем он обратился к служителям правосудия:
- Я должен признать, что барышня должна быть нам благодарна, так как мы действовали со всей, доступной нам мягкостью!

Когда бледная хромающая Эсмеральда вернулась в зал суда, ее встретил общий ропот удивления.
Совсем стемнело. Свечи давали очень мало света. Стены зала были уже не видны. Мрак окутывал всех как туманом. Только на другом конце зала можно было заметить неясную бледную точку. То была подсудимая.
Она с трудом дотащилась до своего места. Шармолю, торжественно дойдя до своего места, сел, затем снова встал и торжественно объявил:
- Подсудимая во всем созналась!
- Цыганка, - заговорил председатель, - ты признаешься в колдовстве, распутной жизни и убийстве Феба де Шатопера?
Ее сердце сжалось. Из темноты послышались рыдания.
- Во всем, в чем хотите, - отвечала она слабым голосом, - только убейте меня поскорее!
- Господин прокурор верховного суда, палата готова выслушать ваше заявление…

Глава 4

Остальное для Сейлы было уже не важно.
Она вылетела из зала суда и. Невозможно было слушать дальше то, что будут говорить судьи, она и так скоро это узнает. Ей было безумно жаль Эсмеральду и Джали. Девочка крепилась, как могла, но ее дух сломили, да что с ней будет? Ее точно надо спасать! Сейла не видела пытки, зато все остальное она смотрела и дрожала от негодования! Сейле хотелось распихать всех судей и самой стать адвокатом Эсмеральды, защищать ее самой, но это невозможно. Да, впрочем, Сейла всегда была не как все девушки того времени. Она всегда отличалась несколько мужским характером и сильной волей, хотя любила обольщать и всегда была элегантной модницей. И как все это в ней умещалось, и уживалось в мире и согласии!
Не замечая ничего на своем пути, Села летела по улицам. Она не замечала, как шарахались от нее приличные граждане Парижа. Да, ей было абсолютно все равно. Она была слишком поглощена своими мыслями.
Девушка бродила по улицам, сама не зная сколько времени. Было довольно темно и прохладно, но это ее не волновало. Надо было срочно найти поэта и разузнать у нег все, что он знает. Да что он может знать?! От отчаяния хотелось плакать и на душе было совсем черно… Но что делать?! Не идти же ей прямо к священнику и допрашивать его?
- Сейла, ты ли это! - услышала она сзади голос поэта. - Почему ты так одета? Решила вернуться домой , к родителям!?
- Нет, я всего лишь была на суде! Ты уже слышал, что Эсмеральду хотят повесить?
- К сожалению на суд я пройти не смог, но эту новость сообщил мне метр Фролло. Он был на суде, а, кстати, ты его не видела? - наивно спросил Гренгуар.
- Если но был в числе судей, то я его просто не узнала! Пьер, не морочь мне голову, говори скорее, что он еще тебе рассказал, говори же! - закричала Сейла.
- Он сказал, что ее повесят примерно в мае, а до этого будут держать в самой глубокой темнице, там под дворцом правосудия, чтобы окончательно уничтожить ее душу. Ах, это же просто ужасно! Бедная дитя! А перед казнью она в одной рубашке пройдет по площади к главному порталу Собора Богоматери и оттуда, после покаяния ее отведут на висельницу, и там удавят! Нам ее не спасти, бедняжка обречена!
- Не волнуйся, Гренгуар, ее не посмеют повесить, она не в чем не виновата, да и Феб жив! Да он жив, я чувствую это! Но если она выживет, пообещай мне, что не на шаг не выпустишь ее со Двора Чудес! Ты можешь мне это обещать? - с надеждой спросила Села.
- Но это же не возможно, кого ты обманываешь, ты ведь сама это знаешь!
- Я это знаю! -пробормотала Села и быстро зашагала в сторону Двора Чудес. Теперь она точно знала, что ей нужно сделать, чтобы спасти Эсмеральду. Осталось только хорошенько подготовиться.

Тучи разошлись над Парижем, и засияло солнце, но легче от Этого Сейле не становилось. Весна подходила к городу и на улицах уже кое-где появились цветы на окнах. Город радовался теплу и солнцу, но обе девушки этого не видели. Одна была заперта в подземелье, а другая просто этого не замечала.
Прошло больше месяца, и у Сейлы было уже почти все готово к побегу Эсмеральды, и наконец подошел тот день. Девушка точно знала что надо делать.
Он одела самое откровенное, по тем временам, платье, взяла с собой внушительных размеров корзинку с едой. Сейла знала, на что идет, и что в случае неудачи и она и Эсмеральда погибнут. Когда закончиться авантюра не знал никто.
Подходя к зданию тюрьмы, которая находилась на нижних этажах Дворца правосудия. Сейла заметила, как забилось сердце, словно маленькая птичка хотела вырваться из клетки и улететь далеко - далеко, но бежать было поздно да и некуда. Все было слишком серьезно.
- Мадмуазель, позвольте вас спросить, куда вы направляетесь? - заискивающе спросил охранник, пытаясь ущипнуть Сейлу за аппетитную попку. - Да и что столь прелестное создание делает в столь неприятном месте. Я вижу с вами нет охраны, а то я был бы рад иметь такую прелестную заключенную!
- Да, мсье, я несу обед своему мужу, который служит смотрителем на нижних этажах, - весело, как будто ничего не заметив, ответила Сейла.
- Ну, раз так, то давайте я вас провожу? - промолвил охранник, заметно погрустнев. - Боюсь, вы запутаетесь в коридорах, там внизу…
При этом он взял ее за плече. У него было написано на лице, что он хочет и на что надеется.
Сейла улыбнулась через силу:
- Да, буду вам очень признательна…
( В корзинке был спрятан камень, так что Сейла могла постоять за себя!!!)

В средние века в каждом законченном здании почти такая же часть, какая находилась над землей, скрывалась и под землей. Каждый дворец, каждая крепость, каждый храм, если они не были построены на сваях, как Собор Богоматери, имели подземные этажи. Иногда то бывали склепы. В крепостях и дворца, это были тюрьмы и темницы, иногда тоже склепы, а иногда и то и другое вместе. Эти огромные здания, строение которых я уже объясняла, имели не только "кроны", но и "корни", которые разветвлялись под землей подобно корням дерева.
Темные ходы спускались все ниже и ниже .Слабый свет фонаря плохо освещал лишь небольшую часть коридора, да и та небольшая часть выглядела не лучшим образом. Это была воистину настоящая темница. Пора было избавиться от назойливого охранника. Она тихо достала из корзинки тяжелый камень и со всей силы ударила охранника по каске, тот даже не успел удивиться и медленно осел на пол.
Перед Сейлой была камера, где содержали Эсмеральду. Она обшарила охранника, который лежал без сознания, взяла ключи и открыла низкую и тяжелую дверь.
Девушка вошла внутрь. В глаза ей бросилась тоненькая бледная фигурка Эсмеральды в самом углу на охапке сена. В помещении было очень холодно и влажно. Эсмеральда открыла глаза и села в недоумении на своем ложе:
- Это ты, что ты здесь делаешь, тебя тоже сюда запихнули. Ах, как тут холодно и мокро! Сейла, вытащи меня отсюда, я больше не хочу здесь находиться, мне плохо… что с Фебом, я не хочу жить без него!?
- Не волнуйся, твой Феб жив и здоров. Я видел его вчера около дома де Гондолорье, а сейчас внимательно слушай меня и поешь фруктов. - при этих словах Сейла открыла корзинку и на свет появились несколько спелых апельсинов, яблок и красное вино. - Ешь и слушай меня: сейчас мы поменяемся одеждой и я останусь здесь а ты пойдешь туда, наверх, на Двор Чудес. Ты меня поняла? Ты не имеешь права с него выходить, если тебе дорога твоя жизнь!!
Девушки поменялись местами. Это могло быть совершенно не заметно для постороннего взгляда. Сейла села на место Эсмеральды, а корзинку спрятала рядом:
- Ну, теперь иди и поторопись! У двери лежит охранник, он без сознания, если он очнется, то скажи ему, что он просто лев и беги к выходу.
- Ты уверена, что хочешь остаться здесь? - спросила Эсмеральда.
- Иди и ничего не бойся! - ответила Сейла. - Мы обязательно увидимся!
Эсмеральда вышла и заперла дверь снаружи. Стало темно и холодно. Ничего не оставалось как заснуть, забыться и ничего не видеть и не знать. Были только слышны звуки капель из темноты и мыши бегали у ног Сейлы. Внутри у девушки было все спокойно Эсмеральда вне опасности. Все хорошо.

Эсмеральда вышла из здания тюрьмы, зажмурив глаза от яркого света солнца. На небе не было не облачка. Весна, кругом весна, пора любви. Но не для Эсмеральды. Милый Феб. Если Сейла сказала, что видела его на балконе, дома де Гондолорье, то он наверняка забыл свою любимую Эсмеральду. Он наверняка думает, что она хотела его убить, он призирает ее! На душе у нее была темная ночь, темнее, чем в той темнице, из которой она только что вышла и где сейчас сидела ее несчастная подруга. О. Надо выполнить ее, быть может, последнюю просьбу. Как было жаль Эсмеральде подругу, вместо нее расплачивающуюся за грехи Эсмеральды. Ног раз так надо, она сама выбрала себе этот путь.
Эсмеральда побежала на "Двор Чудес". Каблучки туфель непривычно стучали по мостовой. Ей хотелось плакать. Никто не мог понять ее сейчас кроме… Ах да, конечно, как она могла забыть! Гренгуар ждет ее и наверняка все выслушает и поможет. Надо бежать скорее и никому не попадаться на глаза. Надо только попросить его молчать, иначе Сейле не жить на этом свете. Она и сама не заметила, как бежала по грязным улочкам окраин Парижа. Она забыла про все и вбежала в свои "апартаменты", и действительно ее ждал поэт Пьер Гренгуар.
- Эсмеральда, это ты! Значит, Сейла сказала мне правду! - заволновался поэт - Но что теперь с ней будет? Мы должны ее спасти любой ценой! Что она тебе сказала, ну говори же!!!
От счастья Эсмеральда не могла вымолвить ни слова. Она наконец то осознала, что свободна и жива и что все это не сон.
- Не молчи! Расскажи мне все! - застонал Гренгуар.- Расскажи мне, не молчи!
- Только обещай мне, что Этот разговор останется между нами! - очень серьезно начала Эсмеральда. - И не спеши, я должна отдохнуть. Это так тяжело сидеть взаперти, не видя ничего: ни солнца, ни луны! Кажется, что прошла целая вечность, с тех пор, как я там оказалась! Сколько времени прошло?
- Больше месяца! - грустно ответил поэт - Ты такая бледная! Что они с тобой сделали?
- Они ничего со мной не сделали, хотя меня хотели пытать, но я во всем призналась. - начала свой рассказ Эсмеральда. - Потом меня запихнули в эту ужасную темницу, и там я просидела вест последний месяц! Когда пришла Сейла, я уже не надеялась увидеть солнце. Мне так жаль ее, что она сейчас сидит там одна! Несчастная! Ее могут убить, повесить. Это так ужасно! И самое главное - она просила, что бы ее не спасали!
- Но как ей удалось проникнуть туда и спасти тебя! Даже наше войско не могло этого сделать! Клопен уже хотел отправиться тебе на помощь, но это оказалось невозможно! - сказал Пьер. - Она одна смогла это сделать! Но как? Ей благодарен весь Двор Чудес!
- Как она смогла это сделать - не знаю, и как мне жить дальше тоже не знаю! Мир рушится на глазах! - грустно вымолвила Эсмеральда. - Хоть это хорошо, что Феб жив.
- Кстати казнь назначена на 5 мая, то есть ужен через месяц! - прошептал Гренгуар.
Повисла тишина. Каждый думал о своем. А за окном продолжалось веселье. По поводу возвращения Эсмеральды. Народ: цыгане, арабы и египтяне - все были счастливы. Двор Чудес вновь обрел свою королеву.
А для кого-то в эти минуты решалась судьба

Глава 5


Так прошло довольно много времени, прежде чем Сейла услышала звук открывающегося люка. То был надсмотрщик, приносивший еду заключенным. На этот момент, это был единственный контакт с внешним миром для Сейлы.
Наконец - днем то было или ночью - она не знала: в этом склепе полдень и полночь были одинаково темными, - она услышала шум более сильный, чем шум, производимый поднимающейся дверью, через которую ей спускали хлеб и воду. Она подняла голову и увидела красноватый луч фонаря, который пробивался через приоткрытую дверь.
Сейла почувствовала, что сейчас решиться ее судьба. Она не была так напугана и подавлена, как Эсмеральда, и могла держать себя в руках. Сразу было ясно, что сейчас она должна быть Эсмеральдой, иначе висельница увидит ее раньше, чем она того ждет.
Сейла зажмурилась, отчасти то яркого света фонаря, отчасти для того, чтобы собрать свою силу воли в кулак и решить все для себя раз и навсегда. Ах, любовь… А есть ли она?…
Когда она снова открыла глаза, дверь была затворена, фонарь поставлена ступеньку, а перед ней стоял человек - один. Черный плащ окутывал его с ног до головы, капюшон такого же цвета закрывал лицо. Не было видно ни лица, ни рук, ни фигуры. Перед Сейлой стоял черный саван, но она сразу поняла, кто это, и ее сердце забилось, как маленькая птичка в клетке. Никогда он не испытывала такого смятения чувств, как сейчас. Но играть, так играть!
Оба молчали. Он и походили на две встретившиеся статуи. Только две вещи, казалось жили в этом склепе: фитиль фонаря, трещавший то сырости воздуха, и да водяная капля, прерывавшая треск монотонным капаньем, заставляя разбегаться отблески фонаря по маслянистой поверхности лужи. Наконец девушка прервала молчание:
- Кто вы?
- Священник.
Слово, интонация, заставили ее вздрогнуть. Священник продолжал глухим голосом:
- Вы приготовились?
- К чему?
- К смерти.
- Когда это будет?
- Завтра.
Голова ее опустилась на грудь и Сейла тихо заплакала. Она поняла, что он ей по крайней мере дорог. И вот она должна притворяться до конца и играть в чужую роль. А хотелось броситься ему на шею и целовать только его…
- Как долго! - проговорила она. - Почему так долго!?
- Вы, стало быть, очень несчастны? - спросил священник помолчав
- Мне очень плохо! - ответила она.
Зубы ее застучали она тихо всхлипнула.
Священник по - видимому осмотрел из-под капюшона склеп.
- Без света! Без огня! В воде! Это ужасно!
- Да! - ответила она тихо, чтобы он не заметил, что она плачет. - Отчего мне только мрак, когда солнце для всех?
- Знаете ли вы, за что вы здесь? - спросил он
- Кажется знала! Но забыла! - честно ответила она. Да, Сейла и не могла это знать, да и ей это было неважно.
Вдруг она заплакала, как ребенок:
- Заберите меня отсюда! Мне холодно, страшно, по мне бегают мыши и крысы!
- Хорошо идите за мной!
С этими словами священник взял ее за руку. Бедняжка почувствовала холод от его руки. Ей стало совсем плохо и захотелось закричать: " Я не Эсмеральда! Я так больше не могу. Я люблю вас!"
- О, это ледяная рука смерти, - проговорила она через силу, хотя хотелось сказать совсем не то. - Кто же вы?
Священник поднял капюшон. Она увидела это лицо, которое снилось ей каждый день во сне! Что в этот момент произошло, но девушка тихо села на солому и чуть не потеряла сознание.
- Это вы? - прошептала она.
Священник смотрел на нее глазами обезумившего от любви мужчины. Его рука сжимала ее руку, как когти коршуна. Видно было, что он сильно волновался. Она еле сдерживала свое внутреннее Я.
- Я внушаю вам ужас? - тихо спросил он.
Она ничего ответила.
- Неужели я внушаю вам ужас? - повторил он.
- Да - тихо ответила она. - Почему вы мучаете меня?
- Я люблю тебя! - крикнул он.
Она смотрела на священника черными глазами. Как бедняжке было больно. Она знала, что он любит Эсмеральду, а не ее и это были просто адские муки.
- Слышишь ты! Я люблю тебя! - прошептал он. - Я люблю тебя…
- Что это за любовь? - прошептала несчастная, содрогаясь.
- Любовь отверженного, обреченного на вечные страдания грешника! -ответил он.
Оба молчали несколько секунд подавленные глубиной своих чувств: он - измученный и обезумевший, она - отупевшая то горя.
- Слушай, - заговорил он наконец, когда к нему вернулось странное спокойствие. - Ты все узнаешь. Я тебе признаюсь в том, в чем еще недавно не мог признаться самому себе, вопрошая свою совесть в те поздние часы, когда мрак так глубок, что даже сам бог не видит нас. Слушай. До встречи с тобой я был счастлив…
- А я нет! - еле слышно прошептала она, но священник этого не заметил.
- Не прерывай меня… Да, я был счастлив, по крайней мере мнил себя счастливым. Я был чист; на душе у меня было ясно и светло. Никто не держал голову так высоко, как я. Священники учились у меня целомудрию, доктора - науке. Да, наука было для меня всем! Она была мне сестрой, и, кроме нее мне никого не было нужно. Между тем мне стали приходить другие мысли. Не раз моя плоть волновалась , когда мне случалось видеть проходившую мимо красивую девушку. Не6 раз волнение крови, которое я, безумный юноша, с читал подавленным навеки, судорожно потрясало железные обеты, приковывавшие меня к холодным плитам алтаря. Я избегал женщин. К тому же стоило мне открыть книгу, как все нечистые помыслы рассеялись перед лучезарным сиянием науки. Пока дьявол посылал мне лишь неясные образы, чтобы искушать меня, но я легко побеждал его с его кознями. Увы! Если победа осталась не за мной - я виноват! Бог дал не одинаковые силы человеку и дьяволу… Слушай же меня. Однажды…
Здесь священник остановился и узница услышала. Как из его груди вырвался хриплый, стонущий вздох.
Он продолжал:
- Однажды, я стоял облокотясь у окна моей кельи. Что же я тогда читал?.. итак, я читал. Окно выходило на площадь. Я услышал звуки бубни и музыки. Досадуя, что мне мешают, я взглянул в окно. То, что я увидел, видели и другие, а между тем это было зрелище не для человеческих глаз. Там, посреди площади, освещенная солнцем, плясала девушка. У нее были огромные черные глаза, в смоляных волосах в лучах солнца загорались золотые нити. Стройные ножки исчезали в движении как спицы вертящегося колеса. Ее платье было усеяно блестками и отливало голубым блеском и все искрилось как летная ночь. Ее гибкие руки сплетались и расплетались вокруг ее тонкого стана, как два шелковых шарфа. Формы ее тела были удивительно красивы! Увы, эта девушка была ты! Я поддался искушению и смотрел на тебя, не отрывая глаз. Я смотрел на тебя, пока не вздрогнул, чувствуя, что не могу противиться своим чувствам.
Под гнетом воспоминаний, он неожиданно остановился. Сейла сидела и смотрела на него. В это время ее взгляд мог сказать больше, чем любые слова. Но он даже не взглянул на нее и продолжал:
- На половину я был уже повержен, но все же хотел удержаться в своем падении. Я вспомнил про те сети, которые сатана уже расставлял мне. Создание, которое я видел перед собой, было одарено такой сверхъестественной красотой, что могло быть либо даром неба, либо, исчадием ада. Но, то был ангел, не небесный ангел, а ангел света, огня, ада! И теперь я убежден в этом. Между тем очарование действовало мало-помалу. Твоя пляска кружила мне голову, я чувствовал, как твое колдовство овладевало мной. Я, подобно людям, умирающем в снегу, поддался этому чарующему сну. Вдруг ты начала петь. Что мне, несчастному оставалось делать? Твое пение было еще очаровательнее пляски. Я хотел бежать! Невозможно… Я был приговорен, я прирос к месту. Мне казалось, сто мраморные плит пола доходят мне до колен. Пришлось остаться до конца. Ноги заледенели, а голова горела. Я упал на подоконник, обессиленный и неподвижный, как разбитая статуя. Разбудил меня звон к вечерне. Я встал и убежал. Увы! Во мне рушилось то, что не могло уже подняться! Явилось нечто новое, отчего я не мог спастись!
Он Снова помолчал и продолжал:
- Да, с того самого дня во мне поселился совсем другой человек, которого я не знал. Я пустил в ход все прежние средства: молитву, покаяние, науку, работу, книги. Безумство! О, каким безумством кажется наука, когда прибегаешь к ней с головой полной страстей! Знаешь, что с этой минуты я видел между собой и книгой? Я видел тебя, твою тень, твои ножки, слышал твой голос!
Я вечно слышал твою песню! Я ощущал твои ласки, как на яви! Я жаждал снова увидеть тебя, прикоснуться ук тебе, узнать, тот ли ты идеал, который я себе создал! Я хотел сам разбить свою мечту! Я надеялся, что новое впечатление изгонит старое, которое стало мне невыносимо! Я начал разыскивать тебя и снова увидел! Несчастье! Когда я увидел тебя два раза, то пожелал видеть еще тысячу раз! Я уже не принадлежал себе. Враг человека какой то невидимой нитью привязал к твоим ногам мои крылья. Я поджидал тебя на церковных папертях, за углом улиц, караулил на вершине башен собора. Я все больше и больше поддавался колдовству. Я погибал!
Как я мог сомневаться, что ты колдунья? Слушай! Я донес на тебя в суд, я пытался тебя похитить! Когда делаешь зло, надо делать его до конца. Безумно останавливаться на пол дороги, когда идешь на чудовищное дело. Завершение преступления, таит в себе ужасающую радость! Священник и колдунья могут погрузиться в наслаждение на охапке соломы в тюрьме!
На этих словах Сейла встрепенулась, подняла голову и приготовилась быстро достать свой любимый камень, тот которым она ударила по голове охранника.
Даже самая большая любовь, была для нее ниже чести (во всех смыслах этого слова).
Тем временем священник говорил, не обращая внимания на действия девушки:
- Однажды - опять был такой же солнечный день 0 я встретил человека, произносящим твое имя со смехом и сладострастием. Проклятье! Я последовал за ним. Остальное тебе известно…
Он умолк.
У молодой девушки нашлось на это только одно слово:
- Клод. - прошептала она, но он похоже не понял, что она сказала.
- Не упоминай этого имени! - Воскликнул священник, хватая ее за руку, так, что у девушки сердце чуть не выпрыгнуло из груди. - Не произноси его! Это имя погубило нас всех! Или скорее мы все погубили друг друга по воде рока! Та погибаешь в тюрьме, она давит на тебя, но ты не хочешь понять, что такая же тюрьма сейчас у меня в душе! Вол мне зима, лед, отчаяние, ночь! В тебе еще есть хоть капля пламени, любви к этому офицеру, а во мне нет ничего, только мрак.
Я был там. Когда тебя привели на допросе… Я мог считать каждый шаг на твоем скорбном пути…я видел как этот хищный зверь, королевский прокурор… О! Я не предвидел пытки! Слушай.! Я последовал за тобой в застенок. Я видел, как раздел и схватил тебя своими гнусными руками палач. Я видел, как ножку -ту ножку, за прикосновение, одно прикосновение губами к которой, я отдал бы все в мире, даже свою жизнь, - я видел, как эту ножку сжали ужасные тиски "испанского сапога". О, презренный! Смотря на все это, я бороздил себе грудь кинжалом, спрятанным под плащом. При твоем крики я вонзил кинжал себе в грудь. Если бы я услышал еще один крик, острие пронзило бы мне сердце! Взгляни: рана еще не зажила.
Он распахнул сутану. Его торс, который, будь он не священником, мог бы сводить женщин с ума, был будто исцарапан когтями тигра. На боку виднелась большая, плохо затянувшаяся рана.
Узница не пошевелилась. Какая борьба шла в душе Сейлы было известно лишь Богу да дьяволу. Она лишь с интересом смотрела та тело священника. ( В детстве она тайно выучила несколько книг по медицине и алхимии, и если бы не игра, это был бы замечательный случай для практики.)
- Сжалься надо мной, девушка, - молил священник. - Ты думаешь, что ты несчастна. Увы! Увы! Ты не знаешь, то такое несчастье. О, любить женщину и быть священником! Возбуждать ненависть, вместо любви… Эта любовь, как адские клещи, раскалывает меня. Имеешь ли ты хоть малейшее понятие о муках, которым я подвергаюсь по твоей вине. Когда кровь кипит в жилах, когда мысль твоя постоянно возвращается к своей любви, ревности и отчаянию… Молю тебя, сжалься! Дай минуту вздохнуть! Посыпь немного пепла на эти пылающие угли! Дитя, терзай меня одной рукой, но только ласкай другой! Сжалься надо мной, девушка, сжалься!
Священник уже не стоял, он лежал на каменном полу и бился головой об пол. Девушка слушала и с ужасом смотрела на него.
- О Боже!
Клод подполз к ней на коленях.
- Умоляю тебя! - вскричал он. - Если в тебе есть сердце, не отталкивай меня! О, я люблю тебя! Я - презренный, несчастный! Ты словно зубами терзаешь мое сердце! Сжалься! Если ты исчадие ада, то я последую за тобой в ад! Видеть тебя, больше - чем видеть Бога! О, скажи, ты отвергаешь меня? Мне казалось, что в такой день, когда женщина отвергает такую любовь, горы должны сдвинуться с места. О, если бы ты только пожелала, как мы моли бы быть счастливы! Мы бы бежали - я бы устроил твой побег - ушли куда- нибудь, отыскали бы местечко на земле, где больше всего солнца, где кругом деревья и вечно голубое небо. Мы бы любили друг друга, сливались бы душами, вечно жаждали один другого и утолили бы эту жажду из кубка неиссякаемой любви…
Вдруг Сейла вскрикнула и из ее глаз побежали слезы, но как будто священник не хотел замечать подлога.
- Взгляните, метр, у вас же кровь под ногами!
Священник несколько минут пристально смотрел на свои руки.
- Ну, да. - Неожиданно кротко сказал он. - Оскорбляй меня, смейся надо мной, добивай! Но иди со мной. Поспешим. Я сказал, что завтра. Ты знаешь, висельница не Гревской площади. О, видеть, как тебя повезут на телеге! Ты со временем полюбишь меня! Пойдем со мной! Можешь ненавидеть меня сколько угодно, только пойдем! Завтра, завтра! Твоя казнь! О, спасись! Пожалей меня!
Он взял ее за руку и хотел увести, но она посмотрела на него пристальным взглядом. Только слепой мог не увидеть, как в этом взгляде смешались: любовь, страх, призрение и жалость.
- Что стало с Фебом? - спросила она.
- А! - проговорил священник не выпуская ее руки. - Вы неумолимы!
- Что с Фебом? - еще раз спросила Сейла.
- Он умер! - закричал священник и Сейла сразу поняла, сто он лжет.
- Уходи, - тихо прошептала она. - Уходи, пожалуйста, дай мне умереть.
С этими словами она тихо зарыдала, но Клод этого уже не услышал. Он вышел и запер дверь.

Глава 6

Теперь Сейла точно знала, что любит его. Сначала ей стало просто жалко этого несчастного, но потом сердце как то особенно забилось. Она увидела не глаза беспощадного убийцы, а глаза сгорающего от любви, любви к другой, мужчины. Он священник ион не знает, как любить по настоящему, он никогда так не любил. Все жизнь его сердце было посвящено богу, а для других оно было камнем.
Сейла понимала, что ее ждет, и что наверняка ее любовь останется без ответа. (Даже в самых сложных ситуациях Сейла никогда не теряла голову, даже от любви). Сейчас она ему отказала, но чего ей это будет стоить в следующий раз?
Как она это выдержит? Хотелось плакать и смеяться! Он наверняка попробует спасти еще раз (он слишком любит, но любит Эсмеральду). Но если он узнает, что это не та девушка, то Сейлу наверняка ждет висельница. Значит буду ему всегда отказывать, чего бы это не стоило, как бы не страдала. Так будет лучше для всех. Ах, еще бы на минутку его увидеть, дотронуться губами до его губ, любить его всей душой и телом.
Внезапно дверь заскрипела снова, но на этот раз это уже были стражники. Два грубых мужлана подошли, освободили девушку от пут, коими она была прикована к стене и связали снова. Это было хуже различных пыток!
Девушку, связанную и почти раздетую (она была лишь в одной рубашке, правда длинной) потащили наружу, где ее ждала повозка. Козочка тоже была здесь.
- О, Боже, про нее я совсем забыла! - вырвался у Сейлы сдавленный вздох.
Козочка нечего не ответила, а только тихонько проблеяла. Она, в отличие от грубых стражников, узнала Сейлу и видимо понимала, что надо сидеть тихо.
Повозка тронулась с места. Копыта лошадей стучали по мостовой. Солнце светило и грело все живое вокруг, но только не мрачное здание собора, который возвышался над городом, как исполин, готовый его поглотить с минуты на минуту. Как раз к этому собору, Собору Парижской Богоматери и везли несчастную узницу.
Вокруг собралась огромная толпа народа. Видимо всем было интересно, как будут вешать прелестное дитя, или просто развлечься, смотря на унижения другого. Радовало только одно: никто в толпе не заподозрил подмены. Все наивно полагали, что девушка, которая сидит в повозке и есть Эсмеральда.
Девушка, с трудом удерживала себя в руках, идя на верную гибель. На последней ступени призрения она все же была хороша. Ее большие карие глаза, казались еще больше от худобы ее щек; ее бледный профиль был чист и прекрасен. Она была тем, чем и была прежде. Она напоминала статую мадонны: хрупкой нежной, но неживой.
Все чувства притупились в ней под гнетом отчаяния, по крайней мере так казалось со стороны. Тело ее поддавалось толчкам тележки, как мертвое, взгляд сверкал безумием, а на ресницах застыла слеза, похожая на маленькую льдинку. На самом же деле, Сейла умела держать себя в руках даже в самых сложных ситуациях, в том числе и перед лицом смерти. Она думала только о том, что сейчас снова увидит священника, и о том, что сейчас ей снова придется ему отказать в спасении, как бы это ни было тяжело.
Мрачная повозка проезжала средь радостных криков толпы. Надо сказать, что при виде осужденной красоты, даже во многие сердца закрадывалась жалость.
Повозка въехала на площадь перед собором.
Перед средними вратами она остановилась. Сопровождающие выстроились в два ряда по бокам. Толпа смолкла. Среди этого торжественного молчания врата отворились как бы сами собой и петли их заскрипели. Тогда открылось мрачное пространство внутри храма обтянутое черным, освещенное несколькими свечами на алтаре, открылось как мрачная пещера, средь блеска освещенной дневным светом площади. В самой глубине можно было различить серебряный крест на черной, ниспадающей завесе. Храм был пуст, только кое где виднелись головы священников на хорах, и в тот момент, когда двери отворились, из храма донеслось громкое, мрачное однообразное пение, которое как бы бросало в лицо осужденной отрывки заунывных псалмов.
В то же время другой заунывный голос, отдельно от хора, меланхолично пел на ступенях алтаря.
Это пение, исполняемое среди мрака храма старцем, было панихидой над прекрасным созданием, полным молодости и жизни и ласкаемым весенним ветерком и ярким солнцем.
Народ внимал с благоговением.
Мысль и взгляд несчастной устремились в мрачную внутренность храма. Ее губы зашевелились как в молитве, и когда палач приблизился к ней, чтобы помочь сойти с повозки, он услыхал тихо произнесенное ею слово: "Клод".
Ей развязали руки, сняли с тележки и освободили козочку, которая запрыгала от радости. Потом осужденную заставили пройти босиком по мостовой до ступеней паперти. Веревка, надетая ей на шею, ползла за ней как змея.
Пение в храме умолкло. Большой крест и ряд свечей зашевелились внутри. Послышались удары алебард о землю, и длинная процессия дьяков в ризах с пением двинулась к осужденной. Ее взгляд остановился на том, что шел первым, после того, несшего крест.
- О, - прошептала она, вздрагивая, - священник…
Это был действительно архидьякон. С одной стороны от него шел регент, а с другой его помощник. Голова его была откинута, глаза открыты и неподвижны, он сильным голосом пел.
От звуков этого мягкого, обволакивающего голоса, Сейла невольно улыбнулась, но тут же сменила "милость" на "гнев". Его голос был для нее самой сладкой райской музыкой, но сейчас то была не она, а Эсмеральда и этого не стоило забывать.
В ту минуту, когда он вышел на свет под стрельчатый портал, в серебряной ризе с черным крестом, он был так бледен, что его можно было принять за одного из мраморных епископов, сошедшего с могильных памятников, чтобы встретить ук порога смерти ту, которая шла умирать.
Она - такая же бледная статуя - не заметила, как ей сунули в руку зажженную свечу из желтого воска. Она не слыхала прочитанного секретарем суда обвинительного акта. Когда ей велели сказать "аминь", она сказала "аминь". Она несколько оживилась, когда священник отделился от своих спутников и подошел к ней один.
Тогда кровь бросилась ей в голову.
Архидьякон медленно приблизился к ней. Даже в такую минуту его глаза скользили по ее обнаженному телу с выражением ревности, страсти и вожделения. Он сказал громко:
- Девушка, просила ли ты прощения у Бога за свои грехи? -Он наклонился к ее уху и прошептал (зрители думали, что он выслушивает ее исповедь): - Если ты будешь со мной, я еще могу тебя спасти!
Она пристально посмотрела на него:
- Отойди от меня демон, или я облечу тебя перед всеми.
Он улыбнулся:
- Тебе не поверят! Ты лишь присоединишь к преступлению еще и буйство. Отвечай, согласна ли ты?
- Если мне следует выбирать, то я лучше умру!
Он пошатнулся, провел по глазам рукой, пробормотал проклятие и все черты его исказились.
- Ну, так умри ты! - пробормотал он сквозь зубы. - Пусть никто не обладает тобой!
Подняв руку над цыганкой, он произнес погребальным тоном:
- Иди, погибшая душа, и Господь да смилуется над тобою.
Это была та страшная формула, которой всегда завершались подобные церемонии. То был сигнал священника палачу.
Народ опустился на колени.
- Господи помилуй, - запели священники под сводами порталов.
- Господи помилуй, - повторила толпа, и звук этот пробежал по ней как всплеск волны.
- Аминь, - произнес архидьякон.
Он отвернулся от осужденной девушки, голова его склонилась на грудь, руки скрестились, и он присоединился к процессии. Священники, крести и свечи - все исчезло под сводами церкви.
Удаляющиеся удалы алебард, стражников, медленно замиравшие среди колонн на хорах, звучали, как удары часов, отбивающих последние минуты осужденной.
Двери собора остались открытыми, и была видна мрачная, траурная, безмолвная внутренность храма.
Осужденная не трогалась с места. Помощники палача приблизились, чтобы снова связать ей руки и отвести к висельнице.
У несчастной в последний минуту, когда нужно было влезать в тележку, чтобы отправиться в последний путь, пробудилась жажда к жизни. Перед ней промелькнула вся ее жизнь. Она вспомнила и Эсмеральду, и Гренгуара, и родителей, которые возможно сейчас увидят, как повесят их дочь, даже сами не зная того, и конечно священника. Она подняла свои воспаленные глаза к небу, к солнцу, к серебряным облакам и в последний раз окинула взглядом высокие башни собора, с которых она так и не увидела Париж.
Но ни она, никто не заметил между статуями королей, стоявших прямо над порталом, странного зрителя, смотревшего на происходившее с такой неподвижностью, так вытянув шею и такого безобразного, что если бы не его одежда, то его можно было принять за одного из каменных чудовищ, корчившихся вот уже семь веков над восточными трубами собора. С самого полудня он неотступно следил за всем, что происходило на площадке перед собором Богоматери. Никем не замеченный он привязал к колонне галереи толстую веревку с узлами, конец которой спускался до паперти. Сделав это, он стал спокойно наблюдать, посвистывая время от времени, когда мимо него пролетала птица.
Вдруг, когда помощник палача собирался исполнить данное ему приказание, он обхватил веревку ногами и руками, соскользнул по ней, как дождевая капля скользит по стеклу, с проворством пантеры подбежал к двум палачам, ударил каждого из них кулаком, схватил одной рукой девушку, как ребенок хватает куклу, и бросился в храм, громогласно восклицая:
- Убежище!
- Все это произошло с быстротой молнии.
- Убежище! Убежище! - заревела толпа, и рукоплескания десяти тысяч рук заставили заблистать гордостью единственный глаз Квазимодо.
Осужденная открыла глаза, но снова закрыла их, в ужасе перед своим спасителем.
Прокурор остановился пораженный, как и палачи и стража. Действительно, в стенах собора осужденная была неприкосновенна. Собор пользовался правом убежища, и закон человеческий терял всякую силу за порогом церковных дверей.
Трогательно было покровительство урода несчастной, спасение Квазимодо приговоренной к смерти.
После минуты торжества Квазимодо внезапно исчез со своей ношей внутри храма. Народ, всегда любящий отвагу, жалел, что он так скоро скрылся. Вдруг его увидели, бегущим по галерее французских королей, он высоко держал в руках свою добычу и кричал: " Убежище!". Снова раздались рукоплескание толпы. Пробежав галерею, он снова пропал, а потом появился на более высокой и снова кричал: " Убежище!". Наконец он появился в третий раз на колокольне и с торжеством показал толпе спасенную и громовым голосом - голосом, которого он сам никогда не слышал прокричал:
- Убежище! Убежище! Убежище!

Глава 7

Клода Фролло уже не было в Соборе Богоматери, когда его приемный сын так внезапно разрубил тот роковой узел, которым несчастный связал цыганку, попав в него сам. Водя в ризницу священник сорвал с себя облачение, сбросил его на руки удивленного пономаря, выбежал в боковую дверь из монастыря и, приказав лодочнику переправить себя на левый берег, Сены углубился в сеть улиц Университетской стороны. Сам не зная куда он идет, он сталкивался на каждом шагу с группами мужчин и женщин, спешивших на площадь в надежде "поспеть вовремя", чтобы посмотреть, как будут вешать колдунью. Бледный, заблудившийся, он был более растерян, ослеплен и дик, чем ночная птица, преследуемая днем детьми. Он не знал, где он, о чем думает, и наяву ли все это. Он шел, бежал, сворачивал куда попало, не выбирая направления, гонимый проч. Гревской площадью, ужасной Гревской площадью, которую он ощущал позади себя.
Так пересек он гору Святой Женевьевы и наконец покинул город через Сен-Викторские ворота.
Он продолжал убегать, пока мог видеть, оглядываясь, верхушки башен Университета и разбросанные дома предместья.
Сейчас он уже думал о тщете вечных клятв, о тщете девственности, науки, религии, добродетели, о ненужности Бога. Сердце его испытывало радость от этих страшных мыслей, и, погружаясь в них все больше и больше, он слышал в своей душе сатанинский хохот.
Заглянув в свою душу, увидев, сколько страстности природа вложила в нее, он усмехнулся с еще большей горечью. Он всколыхнул всю свою ненависть, все свою злобу, лежавшие в глубинах его сердца; и, всмотревшись в свою душу холодным взором врача, исследующего больного, он увидел, что эта ненависть и злоба были лишь искаженной любовью, что любовь, источник всех человеческих добродетелей, превращалась в нечто страшное в душе священника, что человек, созданный как он, становясь священником, превращался в дьявола.
Теперь он считал, что она приговорена, а он - проклят.
Он ужаснулся, когда подумал, что из всех людей, которым он желал смерти, не избежала ее лишь цыганка, единственное существо, которое он любил.
Затем мысли его перенеслись к толпе, и в нем вспыхнула небывалая ревность. Он думал, что и народ, весь народ видел женщину, которую он любил, в рубашке, почти обнаженной. Он хватался за голову при мысли, что женщина, чье тело, созерцаемое во мраке им одним, было бы для него источником высшего блаженства, была выставлена средь бела дна, в яркий полдень, на поругание, одетая как для ночи сладострастия. Он плакал при мысли, что все эти чудеса любви осквернены, обнажены, обесчещены. Он плакал от ярости, думая о том, сколько нечистых взглядов коснулись этой распахнутой сорочки с открытым воротом. Эта чудная девушка, эта чистая лилия, эта чаша чистоты и прелести, к которой он лишь, дрожа, осмелился бы приблизить свои уста, превратилась в публичный сосуд, из которого сообща пили все воры, нищие, лакеи, пили нечистое, развратное наслаждение все подонки Парижа!
Когда он старался представить себе, каким счастьем он мог, наслаждаться на земле, если бы она не было цыганкой, а он - священником, если бы не существовало Феба, и она любила его. Он думал что для него, возможно, было бы спокойное счастье, и что в эту минуту есть на земле счастливые пары, воркующие под сенью апельсиновых деревьев, у журчащих ручьев, при свете заходящего солнца или при сияние звезд, что если бы Богу было угодно, он и она смогли бы составить одну из таких благословенных пар, - сердце его разрывалось от нежности и отчаяния!
Так бродил он по полям до вечера. Это бегство от природы, от самого себя, от Бога, от людей, от всего длилось весь день. Порой он бросался на землю ничком и вырывал пальцами молодую траву, порой останавливался посреди пустынной деревни, и мысли его становились столь невыносимы, что он хватался руками за голову, будто желая сорвать ее с плеч и разбить о мостовую.
Когда солнце начало склоняться к западу, он снова заглянул в свою душу, и ему показалось, что он почти безумен. Буря, бушевавшая в нем с той минуты, как он потерял надежду спасти цыганку, эта буря не оставила в его сознание ни одной здравой мысли, ни одного здравого представления. Его рассудок лежал распростертый, почти окончательно сломленный. Лишь два образа существовали в его уме: Эсмеральда и висельница. Все остальное было мрак. Наконец Эсмеральда стала казаться ему звездой, а висельница - громадной костлявой рукой.
Странно, что во время таких мучений мысль о смерти не пришла ему в голову. Несчастный был так создан, он любил жизнь. Быть может он ощущ9ал приближение ада?

Тем временем надвигалась ночь. Живое существо, шевелившееся в нем, напомнило ему о возвращение. Когда он опять попал на улицы, прохожие, толкавшиеся при свете, вырывавшимся из лавок, казались ему призраками. Странный шум гудел у него в ушах, странные фантазии волновали мозг. Вместо домов, повозок, людей он видел хаос неопределенных предметов, сливавшихся между собой. На углу улицы была бакалейная лавка, перед входом в которую, по незапамятному обычаю, вместо вывески висел железный обруч со связкой сделанных из дерева свечей, которые от ветра стучали друг о друга, как кастаньеты. Ему показалось, что так стучат темные кости скелетов на горе Монфакон.
-О, - прошептал он, - ночной ветер гонит их и со стуком цепей слышится стук костей! Может быть, она уже между ними!
Тогда архидьякон не останавливаясь, добежал до собора Богоматери, огромные башни которого возвышались в темноте над домами. Когда он, запыхавшись дошел до площадки, он отступил, не смея поднять глаза на роковое здание.
- О, разве может быть, чтоб это случилось здесь, сегодня утром?
Но Клод все же решился поднять глаза на церковь. Фасад был темен. Небо за ним сияло звездами. Серп луны, недавно показавшийся из-за горизонта, остановившийся в эту минуту над правой башней, казался блестящей птицей, севшей на балюстраду с вырезанными трилистниками.
Ворота монастыря были заперты. Но у архидьякона всегда был при себе ключ от той башни, где находилась его лаборатория. Он воспользовался этим ключом, чтобы проникнуть с собор.
Там было тихо и мрачно, как в подземелье. По длинным теням вокруг он понял, что занавеси утренней церемонии еще не сняты.
Он побежал по храму, но ему показалось, что храм зашевелился, ожил, что каждая колонна сделалась громадной лапой, опиравшейся на пол, и что весь собор превратился в чудного и страшного зверя, с колоннами вместо ног, с ушами, вместо драпировок, и глазами, вместо розеток.
Горячка Клода дошли до того, что весь мир превратился для него в один ужасный апокалипсис.
Клод медленно поднимался по лестнице башни, полный тайного ужаса, который должно быть разделяли и редкие прохожие на площади, при виде таинственного огонька, поднимавшегося в такой час от бойнице к бойнице на колокольню.
Вдруг он почувствовал на своем пылающем лице свежесть и очутился перед дверью верхней галереи. Воздух был холоден; белые облака двигались, громоздясь друг на друга, словно вскрывавшаяся после зимы река, серп луны казался кораблем, затерянным этими воздушными льдами.
Опустив глаза, он взглянул сквозь решетку, соединяющую обе башни, сквозь дымку тумана, вдаль, на молчаливую толпу парижских крыш, острых, бесчисленных, сжатых и маленьких, как волны тихого моря в летную ночь.
Луна бросала слабые лучи, окрашивавшие небо и землю в пепельный цвет.
В эту минуту раздался хриплый звук часов. Пробило полночь. Священник вспомнил о полудне; с тех пор прошло двенадцать часов.
"Ее душа, должно быть, уже далеко" - подумал он
Вдруг порыв ветра затушил лампу, и несчастный увидел на другом углу башни тень, белизну, облик, женщину. Он вздрогнул. Около женщины была козочка, проблеявшая с последним удалом часов.
У него хватило сил посмотреть. Это была ОНА.
Она была бледна и нежна, как цветок лилии. Ее волосы падали не плечи, как утром. Но веревки на шее не было, и руки не были связаны. Она была свободна - она была мертва!
Она была одета в белое и белая вуаль покрывала ей голову. Она тихо приближалась к нему, смотря на небо. Сверхъестественная коза следовала за ней. Клод окаменел и не мог бежать. Пи каждом ее шоке он лишь отступал на шаг назад. Он дошел, таким образом, до темного свода лестницы. Его леденила мысль, что она вступит туда же, и, если бы она это сделала, он бы умер от ужаса. Она действительно подошла к лестнице, остановилась на минуту, посмотрела в темноту, не заметила священника и прошла. Она показалась ему выше ростом, чем при жизни. Он видел, как луна просвечивала через ее белое одеяние, он слышал ее дыхание.
Когда она прошла, он стал пускаться с лестницы, медленно, как увиденный им призрак. Он сам себе казался приведение, его темные волосы стояли дыбом, в руках он все еще держал потухшую лампу. Спускаясь по спиральной лестнице он ясно слышал над своим ухом голоса: " Убийца, я тебя ненавижу! Я убью тебя, задушу своими руками!"

Глава 8

Сейла была спасена. На ее счастье, несчастный, слепой Квазимодо не заметил подмены. Да и как? Он и видел то Эсмеральду немного с высоты башен собора…
Сейчас Сейла не понимала и не ощущала ничего. В продолжение этого бега молодая девушка, еще не очнувшаяся, наполовину спящая, наполовину бодрствующая, чувствовала только, что несется по воздуху, летит куда-то, что кто то приподнял ее от земли. Но она чувствовала, что жива!
Время от времени она слышала смех и громкий голос Квазимодо и открывала глаза. Смутно представлялся ей Париж черепичной мозаикой своих сине-красных крыш, но когда взгляд ее падал на уродливое и радостное лицо Квазимодо, она снова закрывала глаза, и думала, что будет сне дальше. Она боялась смотреть на него и покорялась.
Но когда всклокоченный и задыхающийся звонарь опустил ее в келье, когда его огромные руки стали осторожно развязывать веревку, до боли тершую ей руки, она ощутила толчок, какой пробуждает пассажиров корабля, внезапно остановившегося с якоря среди ночи. Девушка поняла, что она в соборе богоматери, вспомнила, что ее спасли из рук палача, что она жива, что она сможет снова увидеть священника… или нет? Ее мысли сразу направились к нему. Что с ним, куда он делся, почему он не здесь. Это наверняка он подстроил этот побег, даже против воли девушки. А почему он не в этой келье? Наверняка, боится, что осужденная сбежит и ее снова повесят?
Таким странным образом, ответив на возникшие вопросы, она на заметила, как Квазимодо, которого она никогда не боялась, а надо заметить, что мало кто его не боялся за его уродство, положил к ее ногам узел, принесенный женщинами на паперть. Тогда она оглянула себя и заметила, что почти обнажена, и покраснела. Жизнь возвращалась. В такие минуты в ней оживала прежняя, давно в ней погибшая, Белла де Лавуазье, стыдливая, робкая, но непокорная и самостоятельная. В общем, никогда не походившая, на типичную женщину той эпохи.
Квазимодо, казалось, почувствовал ее стыд, и так же медленно удалился.
Она поторопилась одеться. В узле оказалось белое платье и белое покрывало - одежда послушницы. Платье очень подошло к ее волосам и оказалось почти в пору. Оно обтягивало тонкую талию, а длинная свободная юбка не мешала ходить. Надо заметить, что девушка отлично понимала, что идти отсюда некуда, смерть поджидает ее за порогом церкви.
Едва она оделась, как вернулся Квазимодо. Он нес корзинку и тюфяк. В корзинке был хлеб, бутылка вина и еще кое-какая провизия. Он поставил корзинку и сказал:
- Кушайте. - Затем, постелив тюфяк на пол, прибавил, - Спите!
Звонарь принес ей собственный обед и постель. Сейла подняла глаза, но не сказала ни слова, ей очень хотелось отблагодарить Квазимодо, но она знала, что он глух и от ее слов толк не выйдет.
В ту минуту, когда она особенно остро почувствовала свое одиночество, чья - то мохнатя бородатая голова скользнула ей по рукам и коленям. Она вздрогнула от неожиданности. Это была бедная козочка Эсмеральды, ее Джали, которая последовала за нею, когда Квазимодо отбил ее от стражи, и которая уже давно вертелась у ее ног, расточая ласки, чтобы обратить на себя внимание, но к сожаления не своей хозяйки. Девушка покрыла ее поцелуями.
- О, Джали! - говорила она. - Я забыла о тебе, а ты помнила! Какая я неблагодарная!
Сейла заплакала, как будто невидимая рука, сняла тяжесть, так долго угнетавшую ее сердце. Вместе с этими слезами растворилось все самое горькое, все самое жгучее, что было в ее душе.
Когда наступила ночь, она показалась ей такой прекрасной, такой нежной, что она не хотела спать, и обошла всю верхнюю галерею церкви. Исполнилась ее мечта. Земля показалась ей с такой высоты такой мирной, что она почувствовала душевное облегчение.
Так проходил день за днем. Сейла гуляла по собору и иногда выходила в монастырский сад. Она, казалось, не замечала тех знаков внимания, которые оказывал ей Квазимодо. В эти дни она думала только о священнике, и сама ненавидела себя за эти мысли.
Она проводила дни, наблюдая за людьми на площади, лаская Джали, кормя крошками птиц.
Наконец она совсем перестала слышать и видеть Квазимодо. Казалось, бедный звонарь исчез из собора, хотя колокола звонили каждый раз к обедне.
В одну ночь, когда думы о Клоде Фролло мешали ей спать, она услыхала вздохи возле своей кельи.
Испугавшись, она встала, и при свете луны увидела темную массу, лежавшую поперек ее двери. То был Квазимодо, спавший, на голом камне.

Тем временем молва о чудесном спасении "цыганки", дошла и до слуха архидьякона. Узнав об этом, он не мог понять, что с ним происходит. Он свыкся с мыслью о смерти девушки. Он был спокоен. Он испытал всю глубину страдания. Человеческое сердце (Клод размышлял над этим) может вынести только известную долю страданий.
Узнав, что Эсмеральда жива, это было возобновление пытки, потрясений, страданий. А Клод устал от этого.
Когда священник узнал эту новость, он заперся в своей монастырской келье.
Он не являлся ни на собрания капитула, ни на церковные службы. Дверь его была заперта даже для епископа.
Так провел он несколько недель. Думали, что он болен. И это была правда!
Что делал он взаперти? С какими мыслями боролся? Быть может вел последний бой со своей роковой страстью? Или обдумывал последний план смерти для нее и гибели для себя?
Он проводил целые дни, прижавшись лицом к оконному стеклу. Из этого окна он мог видеть келью девушки, он часто видел ее с козочкой, иногда с Квазимодо. Клод видел ухаживания за нею глухого, его внимание, его послушание цыганке. У него была хорошая память, а память - мучительница ревнивцев, - и он хорошо помнил странный взгляд Квазимодо, брошенный когда-то на танцовщицу. Клод спрашивал себя, какая причина могла заставить его спасти цыганку. Он был свидетелем коротких встреч цыганки с глухим, ее жесты, дорисованные его страстным воображением, издали казались ему нежными. Он не доверял женщинам. И в нем пробудилась ревность, которой он не ожидал, и которая заставляла краснеть его от стыда и негодования: " Пусть бы еще капитан, - с возмущением думал он, - но этот!" Мысль эта терзала его.
Ночи его были ужасны. С тех пор, как он узнал, что цыганка жива, его страх перед призраком и могилой исчез, зато возвратилась физическая страсть. Он корчился в постели при мысли, что молодая смуглянка была так близко от него. Странно, что даже сейчас он не понимал, ослепленный, своей страстью, что перед ним не та девушка, о которой он так страстно мечтает.
Каждую ночь его воображение рисовало Эсмеральду в позах, заставлявших кипеть кровь.
Однажды ночью эти образы так разожгли в его венах кровь девственника священника, что от кусал свою подушку. Наконец он встал, накинул плащ поверх сорочки и, лампой в руках, безумный, полураздетый, с воспаленными глазами, вышел из своей кельи.
Клод знал, где найти ключ от красной двери, соединявшей монастырь с собором, а ключ от башен, как известно, был всегда при нем.

В эту ночь Сейла заснула в своей келье, полная забвения, надежд и сладких грез. Она спала, видя как всегда во сне своего священника. Сейла спала настолько крепко и безмятежно, что ни один шорох не мог ее разбудить.
Но вдруг она почувствовала сквозь сон прикосновение к своему телу. Она проснулась, открыла глаза. Было темно. Ничего не понимая со сна, она попыталась сесть, но не смогла…
Наконец она поняла в чем дело, и сердце ее чуть не выпрыгнуло из груди.
Священник был около нее и крепко обхватил ее рукам. От неожиданности она хотела закричать, но не могла.
- Уйдите, уйдите от меня, прошу вас! - прошептала она, дрожащим голосом.
- Сжалься надо мной! - говорил священник, целуя ей плечи.
Нельзя сказать, что его поцелуи были ей неприятны, скорее наоборот. Но она не хотела, что бы они доставались ей по ошибке. Ведь она не Эсмеральда, а Сейла, она его любит, хочет быть с ним, и что делать, она не знала…
- Сжалься! - повторял несчастный. - Если бы ты знала все мою любовь к тебе! Это огонь, растопленное олово, тысяча ножей в сердце!
Он с неестественной силой схватил ее за руку:
- Пусти меня! - не помня себя, прошипела она. - Пусти, или я плюну тебе в лицо!
Священник отпустил ее.
- Унижай меня, бей меня, будь со мной злой, делай, что хочешь, только сжалься! Полюби меня!
Тогда она начала бить его с яростью ребенка своими прекрасными руками.
- Уйди! Уйди отсюда!
- Люби меня! Люби меня! Пожалей меня! - шептал священник, прижимаясь к ней и отвечая ласками на удары.
Она чувствовала, как его рука блуждает по ее телу.
Вдруг она почувствовала, что не может лгать, что невозможно всю жизнь играть роль, жить не своей жизнью.
- Отпусти меня, прошу. Я не Эсмеральда! - Крикнула она, и воцарилась кладбищенская тишина.
Священник остановился и посмотрел на нее круглыми глазами. Было видно, что теперь он видит, что перед ним не та, перед ним подмена.
- Эсмеральда мертва! - тихо пробормотала Сейла. - слышишь! Она мертва!
Девушке необходимо было сказать эти слова, чтобы окончательно обезопасить Эсмеральду, чтобы он ее не искал, а обратил наконец то внимание на нее. Сейчас - или - никогда!
Священник поднялся и ужаснувшись своей ошибки медленно стал пробираться к выходу из кельи. Но несчастный забыл, что на пороге спит Квазимодо, и споткнулся об него. Сейчас он вспомнил, что войдя, чуть не наступил на него, Но было уже поздно…
Квазимодо схватил его за ворот сорочки, и священник увидел поднятое над ним лезвие тесака.
- Квазимодо, - закричал он, не помня в этот момент, что звонарь глух
В одно мгновение Клод был брошен на пол и ощутил железное колено у себя на груди. По этому острому колену он окончательно убедился, что перед ним Квазимодо. Но как сделать, чтобы звонарь узнал его? Ночь превратила глухого в слепого!
Сейла сидела в постели и не могла пошевелиться от ужаса. Клод знал, что после этой роковой ошибки, она даже не попытается его спасти.
Ему грозила гибель. Острие кинжала приблизилось к его голове. Минута была критической. Вдруг звонарь заколебался:
- Кровь не должна попасть на нее, - сказал он глухо.
Сильная рука выволокла священника из комнаты. Там он должен был умереть.
Взошла луна.
Квазимодо узнал при свете луны архидьякона, но остался не поколебим в своем желание убить его. Но, почему он медлил?
Сейла выбежала из кельи вслед за Квазимодо и архидьяконом. Пред ней предстала ужасная картина: Клод стоял на коленях, а над ним, занеся руку с кинжалом, словно гора, стоял Квазимодо. Все это освещал серп луны.
Была теплая майская ночь. Ни облачка на небе море звезд. Ну, почему именно в такую ночь, ночь любви, ночь, созданную для влюбленных, должно было совершиться убийство?!
Не задумываясь, Сейла как молния пролетела несколько шагов, отделявших ее от этой ужасной картины и встала между Квазимодо и священником. Ей было все равно, но он, Клод Фролло, должен жить, иначе ее жизнь тоже потеряет всякий смысл.
Оба мужчины посмотрели на нее с вопросим в глазах: " Почему? Зачем ты это делаешь?"
- Я люблю его! Люблю! - крикнула она в лицо Квазимодо.
Видно было, что отвергнутый звонарь прочел по ее губам эту фразу, прозвучавшую как гром среди ясного неба. Он медленно опустил руку и отвернулся!
- За что, за что? - был слышен его тихий плач.
Архидьякон поднялся с колен, взял Сейлу за плечи и аккуратно повернул лицом к себе. Она посмотрела в его глаза, он в ее. В ее глазах можно было прочесть бесконечную любовь и преданность, в его искреннее недоумение и восхищение.
Сейла догадывалась, что он либо не верит ей, либо верит, но не знает, откуда и за что такая любовь к нему. Ведь он ждал совершенно другого.
Сейла отвела взгляд первой, к ее глазам подступали слезы. Она быстро убежал в свою келью, так ничего и не объяснив ему. Только через окно она увидела, что архидьякон ничего не понимая смотрел нее в след, а потом удалился в свою монастырскую келью.
Только несчастный, Квазимодо остался сидеть на улице, пытаясь побороть свои чувства. Он был оскорблен, его предали, его унизили.
Этой ночью Сейла уже не могла уснуть. Она видела лицо Квазимодо и Фролло, когда она выбежала из комнаты. Она знала, на что шла, но что ей в этой ситуации оставалось делать?
Девушка не могла допустить, чтобы хоть один волосок упал с головы возлюбленного, путь ей это могло стоить жизни.
Утром она твердо решила пойти и поговорить с Клодом. Нельзя больше жить одними мечтами, надо разобраться в отношениях раз и навсегда, хотя это будет нелегко
.
Утро пришло веселым, солнечным и радостным, как штиль после бури. На окне стояли свежие цветы, солнце играло своими лучами на полу. Сейла открыла глаза. События вчерашней ночи не выходили у нее из головы, на сердце у нее был камень. Сердце у нее разрывалось, при мысли, что сегодня, возможно, последний день, когда она видит ЕГО. Ей снова хотелось плакать. При всем желании она не могла освободиться из оков этой преступной любви, она понимала, будучи воспитанной в католической семье, что это страшный грех, что за этот грех ее душа будет вечно гореть в аду, но и ад был для нее раем, только бы остаться с ним, а дальше будь, что будет. Ради него она была согласно даже на вечные муки.
Бедняжка Сейла, она превращала весь, окружающий ее мир в красивую сказку, где она принцесса, а Клод - принц на белом коне. Ей даже не пришло в голову, что, он может разбить ей сердце, растоптать ее в грязи вместе со всеми ее мечтами…
Солнце только что взошло, и девушка, одевшись, побежала в собор, надеясь застать священника до утренней мессы ризнице или в тайной комнатке на вершине башни и поговорить с ним с глазу на глаз. Она еще сама не знала, что ему скажет, но чувствовала, что должна объясниться, прекрасно зная, что женщине первой это делать неприлично.
Она, запыхавшись, вбежала в ризницу, чем немало напугала пономаря, но священника там не было, а месса еще не началась.
" Значит он в своей лаборатории" - подумала Сейла, взбегая вверх по лестнице.
Девушка замедлила шаг, отдышалась, и тихо подошла к двери, которая к счастью для нее была открыта. Клод Фролло стоял у окна и читал книгу.
" Как в тот день, когда он впервые увидел Эсмеральду!" - подумала Сейла.
Клод заметил ее не сразу:
- Пьер, я же просил тебя не приходить больше… - Поворачиваясь начал он, - это ты…
- Да, - ответила Сейла, - я пришла, чтобы поговорить с вами, и можно так сказать, исповедаться перед вами, рассказать вам все. Моя судьба в ваших руках, мой господин…
- Ах, дитя, ты не знаешь, что есть любовь, поверь мне, - начал он, задумчиво, - это величайшая пытка…
- Ног это и величайшее счастье, - продолжила девушка, - о, поверьте, я это знаю, знаю что значить любить, но не быть любимой. Только ради вас я пошла на эти злоключения. И только тогда. Той ночью в темнице, я поняла, что люблю вас…
- Чего ты хочешь, ведь ты лжошь… Вспомни, ты ведь всегда меня презирала, ненавидела. Вспомни твои слова перед несостоявшейся казнью… Ну, вспомни же их!
- Разве мой вчерашний поступок не сказал вам больше, чем прошлые слова?!
- Ты права…
- Поверьте мне! - заговорила она, и в ее голосе слышалась и горечь и отчаяние. - Я больше не могу жить так, как жила - без вас. Я больше не могу играть роль - роль Эсмеральды! Ведь я - не она! Я знаю, вы меня не любите, а любите ее, я знаю, на какой грех обрекаю себя, но я иначе не могу. Чем мне доказать мою любовь, чем? Скажите, умоляю!
- Если это правда, и ты действительно любишь меня, то я не нахожу слов чтобы ответить тебе! Одного человека нельзя заменить другим, пусть даже похожим! Сердце не игрушка, дитя мое! Ему не прикажешь. Я думаю, нам лучше не видеться…
- Постойте, - вымолвила упавшим голосом Сейла, - могу ли я остаться в соборе, иначе меня убьют, повесят как и хотели…
- Да, конечно, я же не зверь, чтобы обрекать тебя на гибель, после того, как ты спасла мне жизнь! - тихо ответил Клод. - Только умоляю, выполни мою просьбу…
- Да, я постараюсь - ответила девушка и побрела к себе в келью. Слезы подкатывались к ее горлу. Но с другой стороны случилось не самое плохое, по крайней мере она жива, и возможно она увидит его снова…

Внезапно она вспомнила о книгах, которые очень давно нашла в кабинете отца. Их хотели сжечь…
Сейла, будучи тогда 11 летней девчушкой перетащила их к себе в комнату и спрятала. Они могли ей помочь завоевать сердце архидьякона. Зная, что он ученый, алхимик, медик, эти книги, а вернее знания полученные из них, помогут ей. У них есть нечто общее! У нее и Клода и это здорово!
Правда, как он относиться к ученым женщинам, Сейла не знала!
Когда то давно, книги, найденные в кабинете отца, были спасены Сейлой то огня. Она выучила их наизусть. С их помощью она научилась читать, писать, считать, и то была лишь малая доля. Изучив их она познала азы герметики, стихосложения и алхимии… Какое это было тогда счастье!
Но на этом она не остановилась. Девушка, будучи очень любознательной попросила принести своего кузена, ученика колледжа Торши, конспекты по греческому, латыни и богословию. По ним она и освоила языки и теоретическую часть религии. Кузен оказался прилежным учителем, да к тому же не выдал ее родителям!
Чтобы выполнить просьбу Клода ,ей пришлось тайно стащить у него стопку бумаги, да и чернила с пером. Отныне Сейла сидела, и писала все ночи подряд. Она решила изложить все свои знания на бумаге. Так она и коротала время…

После этого разговора, Клод понял, что Эсмеральду не вернуть. И надо ее забыть. Он вспомнил, как наблюдал за танцующей Сейлой. Действительно, она была просто копией Эсмеральды, только характеры у них совсем разные…
Он знал, что ему следует забыть их обеих. И египтянку Эсмеральду, словно огонь разрывавшую его сердце, своими плясками, и кроткую, но умную Сейлу, любящую его, и тем самым разрывая его сердце жалостью. Ведь он не может ответить ей взаимностью, он священник, да к тому же старше ее, и как теперь ему быть.
Теперь он знал, что не станет никогда прежним, что его сердце никогда больше не подчиниться строгому посту, что он никогда больше не станет той непоколебимой скалой, которой он был до встречи с этими девушками. Ног как тогда жить? От таких мыслей становилось только хуже…

Глава 9

Началось лето. Дни стояли жаркие, и Сейла все чаще проводила время в монастырском саду, или сидела перед кельей, работая над своими рукописями. Здесь ее мог видеть кто угодно: и священник своей монастырской кельи, и Квазимодо, которого Сейла уже давно не видела и не слышала.
Колокола молчали, но Сейлу это не волновало. Все эти дни она посвящала козочке, которая привыкла к ней как к своей хозяйке, либо своей работе. И все чаще она думала о том, как там живется Эсмеральде. Судя по тому, что Сейла никогда больше не видела ее на площади перед собором, она выполнила ее просьбу, и это ее очень радовало. Гренгуар который иногда посещал заключенную в стенах монастыря, рассказывал ей о жизни за пределами его.
С течением дней Сейле становилось все труднее выполнять обещание, данное архидьякону. Она не могла больше не видеть его.
И однажды, Сейла решилась на отчаянный шаг: она отправилась на мессу, на воскресную мессу в собор.
В храме было много народа, и на нее, к счастью, никто не обратил внимания, да и покрывало послушницы помогло в этом немало. Она села ближе всех к алтарю, и смиренно опустив голову, она стала ждать начала.
Темная внутренность храма радовала своим полумраком и прохладой. Все больше и больше Сейле хотелось остаться здесь и никогда не покидать храм. Теперь она не понимала, почему так искренне ненавидела мессы в детстве?
Но вдруг заиграл орган. Все в храме затихли и послышались звуки церковного гимна, исполняемого хором где-то сзади. Прихожане встали. Все, что касалось церковных песнопений, Сейла не любила и не понимала.
Гимн затих, и в зал вошла процессия священников во главе с архидьяконом.
Сейла подняла на него глаза, и сердце ее наполнилось восторгом и благоговением к этому человеку. Теперь она не понимала, что Эсмеральда нашла в капитане, который в своем мундире, со шпагой, выглядел как попугай.
Священник же с его величественной походкой, в серебряной ризе, производил на нее гораздо большее впечатление. Сейла понимала, что медленно сходит с ума. Ее разум помешался на нем. Она только сейчас поняла, что думала о нем все время, когда не занималась своими рукописями. Только тогда его образ не преследовал ее.
Пока такие мысли вспыхивали, как молнии в ее голове, она смотрела не отводя глаз на священника, а он смотрел на нее. Клод стал бледным, как мраморная статуя. Он весь похолодел, увидев в храме девушку, и очнулся только тогда, когда помощник, стоящий справа легонько толкнул его в бок.
Мессу он провел точно во сне, не замечая ничего. Он только смотрел на девушку, а она смотрела на него и их глаза могли сказать больше, чем самые красноречивые слова.
Сейла смотрела в его глубокие карие глаза, и буквально читала в них, что он тоже о ней думает. Никого она так не любила в своей жизни, никого, только его. Она смотрела на него своими огромными темными глазами, и тень улыбки скользила по ее лицу.
Внезапно в ее голове, как молния сверкнула мысль. Она решилась последний роковой шаг. Девушка решила больше никогда не показываться ему на глаза, но наблюдать за ним. Если сейчас она поняла его взгляд правильно, то через неделю они будут вместе. Разлука только укрепляет чувства. Ей сейчас надо пожертвовать малым, дабы обрести большое.
Сейла опустила глаза, и решила, что завтра же ее не будет ни в ее келье, ни в саду ни на мессе. Она спрячется так, ч то ни одна живая душа ее не найдет.
Бедняжка окончательно сходила с ума от своей преступной любви он при этом ясно понимала, на что идет!
Действительно, после того памятного разговора его мысли все чаще возвращались к меланхоличной Сейле.
Когда он работал в своей лаборатории, читал, то его взоры неизменно направлялись к соседней башне собора, где перед входом в свою келью сидела на солнце Сейла и пиала что-то.
Клоду было странно смотреть, как девушка, держа тонкими пальцам перо, аккуратно водит им по бумаге, выводя каждую букву. Клод не предавал этому никакого значения. Он считал, что бумаге просто линии, ему даже не приходило в голову, что девушка, столь юное и прелестное создание, может поспорить со многими богословами, посоревноваться со многими в медицине, и что она слагает стихи на латыни и греческом не хуже любого поэта!
Клод даже не думал об этом. Ему просто нравилось смотреть, как легкие ручки грациозно смахивают прядь каштановых волос со лба, как стройные ножки, обутые в черные кожаные туфельки, на низком каблуке, отстукивают сложный ритм на полу.
Ее детская непосредственность нравилась ему все больше.
Клод не мог заснуть, пока не видел, что в е келье погас свет. Его тоже не волновало отсутствие несчастного звонаря. Он перестал думать о ком либо другом, кроме как о науке и о цыганке. Правда то была не цыганка Эсмеральда, то была Сейла. Наконец его стало мучить любопытство. Ему все чаще и чаще хотелось взглянуть на работы девушки.
Он не желал ее, как желал Эсмеральду, кусая по ночам подушку и корчась от этих мук в постели, когда ночь та темна, что даже см бог не видит земли. Сейчас он желал лишь обнять Сейлу за плечи и не покидать ее во веке веков. Она казалась ему такой хрупкой, беззащитной, наивной. Ему хотелось защитить его от всех зол этого мира.

Однажды, выглянув из окна своей лаборатории, Клод не увидел Сейлу. Он вышел из этой кельи и обежал весь монастырь, собор и сад при монастыре но нигде не нашел ее. Его опять стали терзать ужасные мысли: что она ушла, что ее поймают и повесят на площади так, как хотели, хотя она ни в чем не виновата! Наконец, во все виноват он сам. Он думал, что не простит себе, если с ней что-то случиться.
А теперь ее образ преследовал его. Воспоминания об этом бледном лице, об этих влажных и робких глазах… " Разве я в состояние с ней расстаться, лишиться ее? Безумец! Безумец!"
- Она была так близка, она пришла ко мне с полной решимостью, в полной невинности сердца и чувств, она принесла мне свою нетронутую молодость… и я не прижал ее к своей груди, я лишил себя блаженства увидеть, как ее милое личико расцветет радостью и тишиною восторга! - восклицал в он бессилии и отчаяние.
С тяжелым сердцем он отправилась город, несчастный бродил по улицам, надеясь найти Сейлу раньше, чем это сделает городская стража. Он надеялся ее спасти. Он был растерян, запутан, растерзан. Его пугало отсутствие девушки.
Он думал о том, что и ему было уготовано тихое счастье на этой земле. Но он сам его упустил, и кто знает, что он с собой сделает, если еще раз не увидит ее. Эта девушка казалась ему небесным ангелом, посланным Господом прощением за все его страдания и мучения. Он полюбил ее всем сердцем и желал ей только добра. Ему было все равно, но она должна быть счастлива. (В душе он надеялся, что с ним.)
Он обыскал весь Париж, он не один день провел на его улицах, надеясь встретить ее, но четно. Вот уже неделю он не знал, что с ней, где она, да и жива ли вообще…

Однажды, как всегда вернувшись вечером с собор, как раз к вечерней мессе, измученный бесконечными поисками, истерзанный, он не знал, что за потрясение, а вернее счастье ожидает его здесь…
Когда он облачился в серебряную призу, как всегда вышел в храм, перед алтарем. На его лице невольно заиграла счастливая улыбка…
Как и тогда, в первый раз, в первом ряду сидела и смотрела на него глазами полными слез и радости, та которую он так безмерно любил. Если бы не месса, то он давно бы подбежал к ней, обнял и прошептал: "Какой я был дурак. Я только сейчас понял, что люблю тебя, люблю больше жизни…"
На протяжении двухчасовой мессы он не сводил с ее счастливых глаз, а она смотрела на него, и сердце говорило ей ,что теперь она, она а не Эсмеральда, будит счастлива с этим человеком, со священником, которого она так любит, которого она так долго ждала…

Глава 10

Наступил долгожданный вечер. Огромная луна взошла над Парижем и освещала его, как одинокий фонарь. Звезды, словно светлячки слетались на ее свет. В такую ночь лучше всего было сидеть и наблюдать с башен собора за ночным Парижем, который, словно бескрайнее море разливался у подножья храма, блистающий редкими огоньками.
После мессы Сейла не пошла в свою келью, а отправилась гулять по галерее королей, наблюдая, как расходиться толпа прихожан, обсуждая странное поведение всегда сурового архидьякона.
Сейла смотрела на звезды, на город, на площадь, и на душе у нее было светло и радостно. Никогда ранее она не чувствовала себя столь хорошо. Жизнь прекрасна - и хотелось петь и танцевать, даря всем свое веселье, счастье, делиться со всеми своей радостью. Ей хотелось, чтобы все видели, как она счастлива, все, все, все…
Ближе к полуночи, когда луна взошла над башнями собора, она отправилась в свою келью. Спать она не хотела, сейчас ее мысли были посвящены предстоящей работе по алхимии. Она жалела только о том, что не может сделать свою работу в лаборатории. Ей казалось, что она стоит на гране величайшего открытия.
Подходя к своей келье, она заметила, что там горит свет, и кто-то есть. Все мысли о науке моментально улетучились. В ее голове теперь веял теплый летний ветерок. Она зашла внутрь и обнаружила священника, который склонился над ее рукописями.
Он сосредоточенно читал листок за листком. Лампа освещала его лицо, на котором застыли удивление и неподдельный интерес.
Сейла тихо подошла к нему, но осталась стоять сзади, читая сама собственное творение. Щеки ее налились румянцем.
Видимо священник услышал ее дыхание и обернулся. Девушка вздрогнула от неожиданности:
- Простите, я кажется вас напугала? - пробормотала она, удаляясь к выходу из комнаты.
- Нет, постой… - остановил ее Клод. - Мне было очень интересно читать все это. Ты сама написала?
- Да, - тихо ответила она.
- На латыни! - удивился Клод.
- Да! Простите, я не хотела вам мешать!
- Останься, я хотел с тобой поговорить.
- О чем, об этих листках тогда простите, что я взяла их у вас без разрешения, мне действительно очень жаль, но мне было так скучно, что я не знала, чем заняться…
- Нет, - оборвал ее архидьякон. - Я хотел поговорить о нас!
Девушка вопросительно взглянула на него.
- Да именно, о нас. С того самого дня, как ты пришла ко мне, и … с того самого разговора… он не выходил у меня из головы…
Видно было, то он очень нервничал. Клод ходил из угла в угол по келье.
- Постойте! - прервала его Сейла. - Пожалуйста, сядьте!
С этими словами она усадила его рядом с собой, и взяла его руку в свои маленькие ладошки. Ее глаза смотрели на него, и казалось, что они говорили: " Все хорошо, не волнуйся, я с тобой. В этом мире есть только ты и я."
Кажется, Клод немного успокоился, и продолжал свой рассказ тихим и спокойным голосом. Именно от этого голоса Сейла таяла, как воск.
- С того самого дня, я не мог тебя забыть. Пусть я просил, чтобы мы больше не виделись, все четно, я сам искал встречи, сам того не понимая. Только тогда я понял, что никого и никогда не любил так, как люблю тебя. Эсмеральда была лишь помешательством, капризом. Только тогда я понял, что не любил, а лишь желал ее, а это разное…
С тобой я понял, что такое настоящая любовь Ты была права, это действительно счастье, пусть и для одинокого сердца.
- Почему для одинокого… - прошептала она.
- Не перебивай меня, прошу, и только тогда вынеси свой приговор, ты ведь видишь, что я в твоих руках, моя душа, моя честь и достоинство.
Когда я вижу тебя, твой образ, я забываю о том, что я священник, я помню лишь, что я мужчина. Ты тот образ, тот идеал, который я видел с первых дней моей жизни. Потерять тебя - означает смертный приговор для меня. А я лишь желаю, чтобы ты была счастлива, пусть не со мной, пусть с другим, но ты должна быть счастлива…
Когда я увидел тебя в первый раз, то я думал, что у меня двоиться в глазах, я видел двух абсолютно одинаковых, обворожительных девушек. Я думал, что это моя преступная страсть меня окончательно погубила… Если бы все свершилось так, как я тогда задумал, никто не был бы из на с счастлив на этой земле.
Зачем ты сказала, что Эсмеральда мертва? Подожди, не отвечай! Я знаю, ты боялась за нее и за себя, но ты не боялась меня… так, как боялась она.
- Я любила и люблю вас!
- Не перебивай меня! Ты видишь, девушка, что мне очень тяжело с тобой говорить, мое сердце рвется от любви и отчаяния. Позволь мне хоть иногда видеть тебя, говорить с тобой, думать о тебе. Это будет величайшем счастьем на земле для меня!
- Да, да, да! я хочу быть всегда рядом с вами, видеть вас, видеть ваши глаза, слышать голос, держать вас за руку и говорить с вами, хоть иногда - это было бы для меня счастьем! О, поверьте!
Она хотела его поцеловать, но вовремя остановилась. Она была так близко от него, именно она никто больше не стоял невидимой стеной между ними. Теперь они сидели и смотрели друг на друга, держась за руки…
-Послушайте, я нельзя ли мне сейчас воспользоваться вашей лабораторией. Сейчас ночь, и вы наверное пойдете спать в свою монастырскую келью.
- Отчего же нельзя. Пойдем вместе, мне самому было бы любопытно понаблюдать за твоими опытами. Я с удовольствием помогу тебе! - без задней мысли ответил Клод.
Они поднялись с тюфяка и отправились в лабораторию.

Луна была уже совсем высоко и освещала храм.
Клод думал о том, что наконец то и он обрел свое тихое счастье рядом в этой девушкой. Ему было хорошо, как никогда раньше. Он шел ней и чувствовал каждое ее движение, каждый ее вздох, и казалось, что чувствовал каждое ее желание.
Они зашли в крохотное помещение, и Сейла прикрыла дверь, но не закрыла ее на замок.
Лампа осветила стены, исписанные различными высказываниями на латыни и греческом ее лучи отражались и играли в колбах, пробирках и других алхимических пренодлежностях. Сейла почувствовала себя здесь как в родном доме.
Клод отошел в сторону и только стоял в углу, наблюдая за ее действиями. Он желал в эту минуту только смотреть на нее. Каждое ее движение, каждый шаг, заставляли сильнее биться его сердце.
Сейла убрала с дубового стола все книги и достала необходимые ингредиенты.
Когда все было готово, она повернулась к Клоду спиной и начала свое священнодействие.( иначе ее первый опыт нельзя было назвать!)
Вдруг она почувствовала сзади его дыхание, и его руки медленно опустились на ее, и аккуратно поставили склянки на стол. В этот момент вся алхимия, греческий, теология, герметика и латынь вылетели у нее из головы. Сердце забилось сильнее.
Сейчас она чувствовала только его поцелую на своих плечах и шее. Она тихо повернулась, и ее руки, взлетев обвили его шею. Она прижала его к себе так, как будто никогда больше не хотела отпускать. Его руки сжались у нее за спиной. Наклонив голову, он искал губами ее губы - теплые, живые
Он покрывал ее жадными поцелуями, чувствовал каждое ее движение, каждый поцелуй. Он чувствовал ее прикосновения каждой клеточкой тела. В эту минуту она вся была в его власти, словно мягкий воск в его руках, словно черная ночь, она не разжимала объятий, она хотела принадлежать лишь ему.
Донес ли он ее до постели, или они шли вместе? Ему казалось - что донес а может быть и нет; но вот они оба в постели. И вот он ощущает ладонями ее тело и ее ладони на своей коже.
Никогда ему не забыть встречного порыва этой груди, живота бедер, всех сокровенных линий и складочек этого тела. Она только крепче обняла его, глазами полными слез при свете луны она смотрела на него. Ее нежный ротик разомкнулся во вздохе, столь нежном, что устоять было нельзя. Он уткнулся щекой в ее плече, ,прильнул к ее щеке, поддался сладострастному порыву. Он шептал ей, что безмерно любит ее что он не может устоять перед ее красотой…
Она лежала в его объятиях, такая нежная, легкая податливая. Сейла не чувствовала ни боли ни страха, только бесконечную радость и счастье. Она чувствовала его ласки, его руки блуждали по ее телу, каждое движение. Она осыпала его поцелуями, и в этот момент ей казалось, что именно ради этого и стоит жить.
Им казалось, что они в раю, и другого рая им не надо. Вся жизнь отошла на второй план. Ни он, ни она даже не мечтали об этом. Сейчас они были вместе, рядом, они наслаждались друг другом и это было прекрасно.

Утром, когда Клод открыл глаза, вчерашние события смутно в нем востановились. Головка девушки нежно прильнула к его плечу, а ее рук обвили его так, что никто добровольно не высвободился из столь нежных объятий.
Было раннее утро. Солнце еще не поднималось высоко над горизонтом. Клод осторожно поднялся с постели и запер дверь. Он не хотел чтобы его, нет, их, сегодня беспокоили.
Он снова лег на кровать, стараясь не тревожит Сейлу. Как ему было хорошо этой ночью, он был воистину счастлив. Девушка тихо спала на его плече. Он тихо обнял ее и придвинул к себе. Ему так не хотелось будить ее..
Да он и сам не заметил, как задремал, уткнувшись носом в ее мягкие, пахнущие лавандой волосы.

Когда он снова проснулся, то Сейла уже не спала. Она лишь легонько поглаживала своей ладонью по его груди. Когда она заметила, что она не спит, то привстала, нежно его поцеловала, и сказала:
- С добрым утром, любимый!
Она положила голову ему на плесе и тихо засмеялась. Ей было очень хорошо с ним рядом. Клод тоже наклонился к ее уху и тоже прошептал:
- Я люблю тебя, и буду любить вечно!
И тоже поцеловал ее губы.
В тесной монастырской келье, на неудобной кровате, им было так хорошо вдвоем, что никто не мог помешать их счастью. Достаточно было взглянуть в их глаза, чтобы понять, о чем они думают.
На полу валялись платье послушницы и сутана священника.
Уже с той самой минуты в келье, они знали, что будут вместе всегда и никакая сила не сможет их разлучить, помешать их счастью.
Никаким земным законам неподвластна небесная любовь. Их соединяло нечто большее, чем плотская страсть…